– Для тебя действительно все стало чище и яснее? – спросила она.

– Нет, – сказал я, крепко прижимая ее к себе. – Совсем нет.

Всю следующую неделю мы с Энджи вели наблюдение за Джейсоном как в пределах студгородка, так и по всему городу, провожая его до аудитории и дверей спальни. Мы укладывали его ночью в постель и поднимались вместе с ним утром. Не скажу, чтобы такие минуты вызывали у нас волнение и трепет. Разумеется, Джейсон вел очень оживленное существование, но если понять его смысл – пробуждение, еда, занятия, секс, занятия, еда, выпивка, секс, сон – все это очень быстро приедается. Уверен, если б меня наняли следить за самим маркизом де Садом в пору его расцвета, я точно так же устал бы на третий или четвертый раз от созерцания его выпивок из детских черепов или всенощных оргий.

Энджи была права: в Джейсоне и его партнершах было что-то от одиночества и печали. Они трепыхались на волнах своего существования, как пластиковые утки в горячей ванне, иногда опрокидываясь и дожидаясь, что кто-то поставит их пряменько, после чего продолжали в том же духе. Между ними не было ссор, но не было и настоящих чувств. Было только ощущение себя единым организмом, легкомысленно самоуверенным, крайне ироничным, отторгнутым от той жизни, которую они вели, как это бывает с сетчаткой и глазом, потерявшим над ней контроль.

И никакой слежки за Джейсоном не было. В этом мы были уверены. Десять дней, и никого не видно. А мы смотрели вовсю.

Наконец, на одиннадцатый Джейсон нарушил свой распорядок.

У меня не было информации об убийстве Кары Райдер, потому что Девин и Оскар не отвечали на мои звонки, а из газетных отчетов я понял, что следствие зашло в тупик.

Слежка за Джейсоном первоначально вытеснила эту проблему из моего сознания, зато теперь я так устал, что мне не оставалось ничего другого, как размышлять и размышлять, что, естественно, привело меня все в тот же тупик. Кара была мертва. Я не смог предотвратить это. Ее убийца не известен и на свободе. Ричи Колгэн все еще не связался со мной, хотя оставил послание, что работает над заданием. Если бы у меня было время, я бы сам занялся этим, но вместо поисков мне надо было караулить Джейсона и его усердно-бездумных 'кавалерш', зря проматывающих великолепное бабье лето в тесных, прокуренных помещениях, облаченных в черную одежду или вообще без оной.

– Появился, – сказала Энджи, и мы покинули аллею, на которой находился наш наблюдательный пост, последовав за Джейсоном через Бруклин Виллидж. Наш объект произвел беглый осмотр в книжной лавке, купил коробку дискет в 'Эггхед Софтвер' и не спеша направился в кинотеатр 'Кулидж Корнер'.

– Нечто новое, – заметила Энджи.

На протяжении десяти дней Джейсон ни разу не менял свой распорядок дня. А сейчас он направлялся в кино. Один.

Зная, что мне надо последовать за ним, я взглянул на афишу в надежде, что это не будет фильм Бергмана. Или, того хуже, Фассбиндера.

Кинотеатр 'Кулидж Корнер' тяготел к высокохудожественным фильмам для интеллектуалов, что само по себе прекрасно в наш век шаблонной голливудской продукции. Однако расплачиваться за это приходится недельными демонстрациями так называемых 'кухонных мелодрам', получаемых из Финляндии или Хорватии, или из какой-то другой холодной, унылой страны, жители которой, бледные и изнуренные, только и делают, что сидят на кухнях, беседуя о Кьеркегоре да Ницше или о том, как они несчастны – вместо того чтобы переехать в другое место, где больше солнца и света, а люди более оптимистичны.

Сегодня, однако, показывали отреставрированную копию фильма Копполы 'Апокалипсис сегодня'. Насколько я люблю кино, настолько Энджи его ненавидит. Она говорит, что этот вид искусства вызывает у нее ощущение, будто она сидит на дне болота, приняв при этом слишком много успокоительного.

Энджи осталась снаружи, а я вошел внутрь. Одно из преимуществ партнерства в подобной ситуации состоит в том, что входить за объектом в полупустой зал всегда рискованно. Если он решит покинуть зал в середине картины, трудно следовать за ним, не вызывая подозрения. А партнер снаружи спокойно примет его в лоно своего внимания.

Кинотеатр был почти пуст. Джейсон уселся в центре ближе к экрану, а я – рядов на десять дальше по левой стороне. Несколькими рядами выше справа сидела какая-то пара, а еще одна одинокая фигура – молодая женщина с раскосыми глазами и красной банданой на голове – делала в блокноте заметки. Сразу видно, студентка, изучающая кино.

Примерно тогда, когда Роберт Дюваль на экране был занят на пляже своим барбекю, в зал вошел мужчина и занял место в ряду позади Джейсона, кресел на пять левее. Когда в саундтрек вторгся Вагнер, а корабельные орудия сотрясли утреннюю деревню огнем и взрывами, свет с экрана залил лицо мужчины, и я смог увидеть его профиль – гладкие щеки с аккуратно подстриженной козлиной бородкой, густые темные волосы, из мочки уха торчит головка гвоздя.

Во время сцены у моста До-Лонг, когда Мартин Шин и Сэм Боттомз ползли через осажденные окопы в поисках командира батальона, мужчина с бородой передвинулся на четыре кресла влево.

– Эй, солдат, – обратился Шин к молодому испуганному темнокожему парню, стараясь перекричать грохот канонады и вспышки огня в небе. – Кто здесь командир?

– Разве не вы? – закричал парень, а мужчина с бородой наклонился вперед, тогда как голова Джейсона откинулась назад.

Мужчина сказал Джейсону всего несколько слов, и к тому времени как Мартин Шин покинул траншею и вернулся на лодку, мужчина вышел в проход и направился в мою сторону. Он был примерно моего роста и телосложения, возможно, лет тридцати, и очень хорош собой. На нем была темная спортивная куртка поверх свободного зеленого свитера с высоким горлом, потертые джинсы и ковбойские сапоги. Перехватив мой взгляд, он заморгал и уставился на ступни своих ног, которые как раз выносили его из кинотеатра.

В это время на экране Альберт Холл спросил Шина:

– Вы нашли командующего офицера?

– Ни хрена тут нет, – заявил Шин, залезая в лодку, в то время как Джейсон встал и вышел в боковой проход.