Кара смотрела на улицу, на автомобили долгим, задумчивым взглядом.

– Когда уезжаешь, – сказала она, – ожидаешь, что все станет меньше, когда вернешься. – Она тряхнула головой и вздохнула.

– Не стало?

Она покачала головой.

– Все выглядит так же, как раньше, просто охренеть.

Она отступила на несколько шагов, похлопывая моей визиткой по бедру, широко распахнула глаза, глядя на меня, и отработанным жестом повела плечами.

– Береги себя, Патрик.

– И ты себя, Кара.

Она указала на мою визитку.

– А зачем, когда у меня есть это?

Засунув визитку в задний карман джинсов, она повернулась в сторону открытых дверей 'Черного Изумруда'. Затем остановилась, повернулась и улыбнулась мне. Это была открытая, великолепная улыбка, но ее лицо, видимо, не было привычно к ней, так как края ее щек задрожали.

– Береги себя, Патрик. Хорошо?

– Беречь от чего?

– От всего, Патрик. Всего.

Я ответил ей игривым взглядом – по крайней мере, постарался. Она кивнула мне так, как будто у нас теперь был свой секрет, и зашагала к бару, в котором и скрылась.

До того как преуспеть на политическом поприще, мой отец занимался политикой в местных масштабах. Он и плакаты держал, и по избирателям ходил, а бамперы всех 'шевроле' в нашей семье, сколько я себя помню, пестрели наклейками, кричащими о его ярой преданности делу. Для моего отца политика не имела ничего общего с социальными переменами, и он не дал бы ломаного гроша за то, что политические деятели обычно обещали народу; единственное, что он признавал, были личные связи. Политика представлялась ему эдаким пряничным домиком на высоком дереве, и если будешь водиться с правильными ребятами, они возьмут тебя с собой, оставив неудачников внизу.

Отец поддержал Стэна Тимпсона, когда тот, новоиспеченный выпускник юридической школы и новичок в офисе окружного прокурора, баллотировался в члены городского управления. В конце концов, рассуждал он, Тимпсон был жителем нашей округи, начинающим свой путь наверх, и если все пойдет хорошо, вскоре он станет своим парнем, к которому можно обратиться, если ваша улица нуждается в ремонте или у вас слишком шумные соседи, а ваш кузен как раз хлопочет о профсоюзном пособии по безработице.

Я смутно помнил Тимпсона еще с детских лет, но этот образ слился с тем, который я не раз видел по телевидению, и мне трудно было различить их. Поэтому когда его голос наконец просочился в мою телефонную трубку, он показался мне каким-то бестелесным, как если бы звучал в записи.

– Пэт Кензи? – спросил он, и в его голосе звучала сердечность.

– Патрик, мистер Тимпсон.

– Как поживаете, Патрик?

– Хорошо, сэр. А вы?

– Великолепно. Лучше быть не может. – Он рассмеялся с такой теплотой, как если бы только что прозвучала остроумная шутка, которую я почему-то не уловил. – Дайандра сказала, у вас ко мне есть вопросы.

– Да, есть.

– Хорошо, валяйте, сынок.

Тимпсон был всего на десять или двенадцать лет старше меня. Поэтому мне было не вполне ясно, каким образом я мог быть для него 'сынком'.

– Дайандра рассказала вам о фотографии Джейсона, которую она получила?

– Разумеется, Патрик. И, должен сказать, все это выглядит довольно странно.

– Да, пожалуй...

– Лично я думаю, кто-то пытается сыграть с ней шутку.

– Очень продуманную и разработанную.

– Она сказала, вы исключили версию связи с мафией?

– На данный момент – да.

– Если честно, я не знаю, что вам сказать, Пэт.

– Возможно ли, сэр, что вы работаете над чем-то, что может заставить кое-кого угрожать вашей бывшей жене и сыну?

– Это из области кинофантазий, Пэт.

– Патрик.

– Думаю, где-нибудь в Боготе окружного прокурора могут преследовать ради личной вендетты. Но не в