Фил умер. Я знал это, но отчаяние не позволяло мне принять это до конца, и отчаянно желал, чтобы это было неправдой.

В моей памяти всплывали картины детства: мы вылезаем через окна наших славных домов, встречаемся на улице, бежим по ней, смеясь над тем, как легко нам удалось ускользнуть из дома, а дальше сквозь темную ночь направляемся к дому Энджи, вытаскиваем ее через окно, дополняя нашу отчаянную компанию.

И втроем отправляемся в темную ночь.

Сейчас не представляю, чем мы занимались в эти полуночные прогулки, о чем говорили, когда пробирались через темные цементные джунгли нашей округи.

Знаю, что много всего было.

Скучаю, написала она.

Я тоже.

Мне не хватает тебя больше, чем обрубленных нервов в моей руке.

– Привет, – сказала она.

Я дремал в кресле, сидя на балконе, и открыл глаза с первыми снежинками этой зимы. Я заморгал и повернул голову в сторону такого мучительного, и вместе с тем сладкого звука ее голоса, настолько живого, что я, как дурак, готов был поверить, что это не сон.

– Тебе не холодно? – спросила она.

Вот теперь я проснулся. И эти последние слова доносились отнюдь не из сна.

Я повернулся в кресле, а она осторожно ступила на крыльцо, будто боялась помешать нежному приземлению девственно-чистых снежинок.

– Привет, – сказал я.

– Привет.

Я поднялся, а она остановилась на расстоянии вытянутой руки.

– Не могла больше выдержать там, – сказала она.

– Я рад.

Снежинки падали на ее волосы и на какое-то мгновенье, прежде чем растаять и исчезнуть, загорались белым сиянием.

Она сделала неуверенный шаг, я тоже, и вот она уже в моих объятиях, а белые пушистые хлопья покрывают наши тела.

Зима, настоящая зима, наконец, пришла.

– Я скучала по тебе, – сказала она и прижалась своим телом к моему.

– Я тоже, – сказал я.

Она поцеловала меня в щеку, погрузила пальцы в мои волосы, при этом ее взгляд был столь пристальным, что ресницы успели покрыться снежными хлопьями.

Она опустила голову.

– По нему я тоже скучаю. Страшно.

– И я.

Когда она подняла голову, лицо ее блестело, и я не уверен, что только от растаявшего снега.

– Есть какие-нибудь планы на Рождество? – спросила она.

– Жду твоих предложений. Она вытерла левый глаз.

– Я бы хотела провести его с тобой, Патрик. Ничего?

– Это лучший подарок на Рождество, Эндж.

Мы сидели в кухне, пили горячий шоколад и смотрели поверх кружек друг на друга, в то время как радио в гостиной рассказывало о погоде.

Оказывается, снег, по мнению диктора, был частью первого циклона, накрывшего Массачусетс этой зимой. К утру, когда мы проснемся, пообещал он, снежный покров достигнет примерно двадцати пяти – тридцати сантиметров.

– Настоящий снег, – сказала Энджи. – Кто бы мог подумать?

– Уже пора.

По окончании прогноза погоды диктор стал рассказывать о состоянии преподобного Эдварда Брюэра.

– Как думаешь, сколько он протянет? – спросила Энджи.

Я пожал плечами.

– Не знаю.

Мы отхлебнули из наших кружек, а диктор сообщил о требовании мэра об ужесточении закона о запрете на оружие и о призыве губернатора к более строгому применению правоохранительных законов. Значит, какой-нибудь другой Эдди Брюэр не окажется в неподходящем магазине в неподходящее время. Или другая Лора Стайлз сможет расстаться с драчливым кавалером, не опасаясь смерти. И все Джеки-потрошители в