— Мама моя со странностями, знаете ли… Она старается и все такое, но…

— Так.

— Она говорит, что назвала его Реем, чтоб помнить.

— Помнить о чем?

— О людях, наверное. — Он пожал плечами. — О том, как они, если протянуть им палец, всю руку отхватят, просто так, ради спортивного интереса.

— А когда выяснилось, что брат ваш немой, как она к этому отнеслась?

— Рассердилась, — сказал Брендан, и на губах его показалась легкая улыбка, — хотя и посчитала это лишним доказательством того, что права. Ненормальная. — Он крутил в пальцах лоточек со скрепками, и легкая улыбка сошла с его лица. — Почему вы спрашиваете, был ли у отца пистолет?

Шону вдруг ужасно надоели все эти хитрости, надоело напускать на себя вежливость, проявлять осторожность.

— Ты знаешь почему, мальчик!

— Нет, — сказал Брендан.

Шон наклонился через стол, едва сдерживая непонятное желание дать себе волю, наброситься на Брендана Харриса, схватить его за горло.

— Пистолет, которым была убита твоя девушка, Брендан, был тот самый, с которым твой отец совершил ограбление восемнадцать лет назад. Может расскажешь мне что-нибудь об этом?

— У отца не было пистолета, — сказал Брендан, но Шон видел, что в мозгу у парня зародилась некая мысль.

— Не было? Ерунда! — Он хлопнул по столу с такой силой, что парень дернулся в кресле. — Ты говоришь, что любил Кейти Маркус? Так разреши мне сказать, что люблю я! А люблю я свою служебную репутацию, способность в семьдесят два часа распутывать самые сложные дела. А ты мне нагло врешь!

— Нет, не вру.

— Врешь, мальчик. Ты знаешь, что папаша твой был вором?

— Он работал в Подземных…

— Вором он работал! Вместе с Джимми Маркусом, который тоже был самым настоящим вором! И что ж это получается, что твоя девушка убита из пистолета твоего отца?

— У отца не было пистолета!

— Черт тебя дери! — взревел Шон, и Конноли так и подскочил на стуле. — Хочешь мне лапшу на уши вешать, да? Так делай это в камере!

Шон сорвал с пояса ключи и швырнул их через стол Конноли:

— Запри этого обормота!

Брендан вскочил:

— Я ни в чем не виноват!

Шон увидел, как Конноли зашел ему за спину и напружинился, готовясь к прыжку.

— У тебя, Брендан, нет алиби, до убийства ты находился в связи с жертвой, и в нее стреляли из пистолета твоего отца. Пока меня не переубедят, я тебя задерживаю. Отдохни и подумай насчет показаний, которые только что дал мне.

— Вы не можете взять меня под стражу! — Брендан оглянулся и увидел у себя за спиной Конноли. — Не можете!

Конноли бросил взгляд на Шона и сделал большие глаза: парень был прав. Нельзя было взять его под стражу, не предъявив ему обвинения. А в качестве обвинения на самом деле предъявить ему было нечего. Обвинение на основании одних только подозрений в этом штате считалось противозаконным.

Но Брендан этого ведать не ведал, и Шон ответил Конноли взглядом, как бы говорившим: «Привыкай к нашим порядкам, новичок!»

Шон сказал:

— Не признаешься прямо сейчас — отправишься в камеру.

Брендан приоткрыл рот, и Шон понял, что страшные эти слова прошибли его, как удар хвоста электрического ската. Потом рот его захлопнулся, и он покачал головой.

— Подозревается в убийстве, — сказал Шон, обращаясь к Конноли. — В кутузку упрямого осла!

Вернувшись в пустую квартиру в середине дня, Дейв с ходу направился к холодильнику. Он не ел, под ложечкой сосало, и живот бурчал от голода. Не самое правильное с голодухи наливаться пивом, но Дейву сейчас это было нужно, чтобы успокоить нервы, расслабить сведенную судорогой шею, утихомирить бьющуюся крысу сердца.

Первая банка, которую он выпил, бродя по пустой квартире, пошла хорошо. Днем, когда его не было, Селеста, наверное, вернулась и ушла на работу, и он даже подумывал позвонить в салон, узнать, может, она там — стрижет, причесывает, болтает с дамами, кокетничает с педерастом Паоло, работающим с нею в одну смену и привыкшим к флирту с ней — ленивому, но не совсем невинному флирту, каким обычно развлекаются педерасты. Или, может быть, она отправилась в школу к Майклу, зацеловала его, затормошила, а потом повела домой, а по дороге они зашли выпить молочный коктейль с шоколадом.

Но Майкл не был в школе, а Селеста не была на работе. В глубине души Дейв знал, что они прячутся от него, и вторую банку он прикончил, сидя за кухонным столом и чувствуя, как алкоголь пробирается в тело, утихомиривает его, как он серебрит и закручивает в воронку воздух вокруг него.

Он должен был ей рассказать. С самого начала должен был рассказать, как все случилось на самом деле. Он должен был ей доверять. Не так много жен остались бы верны недоучившимся бейсболистам- мужьям, изнасилованным в детстве, не имеющим приличной работы. А вот Селеста осталась верна. Только вспомнить ее в ту ночь у раковины, как она стирала его одежду и говорила, что все сделает сама, уничтожит все улики, — господи, такая жена чего-то стоит! Как это Дейв мог упустить это из виду? Как дошел он до того, чтобы не видеть, не понимать той, что была постоянно рядом и стала такой привычной, что он разучился ее замечать, вглядываться в нее?

Дейв достал из холодильника третью, последнюю банку и еще немного походил по квартире, чувствуя, как переполняет его любовь к жене и сыну. Ему хотелось прижаться к обнаженному телу жены, прильнуть к нему, погладить ее по волосам и рассказать ей, как ему не хватало ее в комнате для допросов, такой холодной, с шаткой мебелью. Раньше он думал, размышлял он сейчас, что нуждается в человеческом тепле. Нет, в действительности нуждался он лишь в Селесте, в ее тепле. Только бы тело ее обвилось вокруг его тела, только бы заставить ее улыбнуться, только бы целовать ее веки, гладить ее по спине, задохнуться в ее объятиях!

Еще не поздно, он расскажет ей все, когда она вернется домой. Просто голова у меня барахлила последнее время, мысли путались, да и пиво это лишь портило дело. Но пиво мне нужно, пока ты не вернешься. А потом — точка, брошу пить, поступлю на компьютерные курсы или еще на какие-нибудь другие, получу хорошую, чистую работу. Вот Национальная служба охраны объявляет прием на обучение, я бы мог взяться за это дело. Один уик-энд в месяц и несколько недель летом — не страшно, их можно потратить ради семьи. Да ради семьи я бы и на голову встал! Обрел бы прежнюю форму, согнал вес — весь этот пивной жир, — привел бы в порядок мозги. А когда я получу хорошую работу, мы переедем, бросим этот район с его неуклонно растущей рентой и грязью на месте будущего стадиона и все густеющим снобским окружением. Зачем это все терпеть, преодолевать? Все равно раньше или позже они нас вытеснят. Вытеснят и устроят здесь жизнь по собственному вкусу, эдакое пластиковое чудо; станут обсуждать в кафе и закоулках магазинов здорового питания строительство своих вилл!

А мы тем временем отправимся в хорошее место, скажет он Селесте, где будет чисто, где ребенку будет удобно.

Мы начнем все заново. И я расскажу тебе, как все было, Селеста. Не очень складно получилось, но не так страшно, как ты думаешь. Я расскажу тебе, что в голове моей бродят диковинные пугающие видения и, может быть, мне стоит обратиться к врачу. Некоторые мои желания вызывают у меня ужас и отвращение, но я стараюсь, стараюсь оставаться хорошим человеком. Похоронить в себе того Мальчишку. Или, на худой конец, хоть капельку научить его состраданию.

Может быть, тот парень в «кадиллаке» именно этого и искал — капельку сострадания. Но в ту