симметрическое сновидение грезы на языке ритма и пункта, равновесия и контраста, каковые наполняют ее красотой. Об этом мудрецы ничего не говорят. Истина эта столь проста, что они, должно быть, проглядели ее. Вот почему обязывает меня эстетика данного момента обратить на это ваше внимание. Только волей Безымянного и порождается борьба против сновидцев, грезящих об уродливом, будь то боги или люди. Эта борьба также чревата страданием, и, следовательно, бремя Кармы будет ею облегчено, так же, как и претерпеванием уродства, но это страдание продуктивно в высшем смысле — в свете вечных ценностей, о которых так часто говорят мудрецы.
— Истинно, говорю вам, эстетика того, чему были вы сегодня свидетелями, — самой высшей пробы. Вы можете, однако, спросить меня: «Как же мне узнать, что красиво, а что уродливо, чтобы действовать, исходя из этого?» На этот вопрос, говорю я вам, ответить себе должны вы сами. Чтобы сделать это, прежде всего забудьте все, что я сказал, ибо я не сказал ничего. Покойтесь с миром в Безымянном.
Он поднял правую руку и склонил голову.
Встал Яма, встала Ратри, на одном из столов появился Так.
Они все вместе вышли из залы, будучи уверены, что на сей раз махинации Кармы разрушены.
Они шли сквозь пьянящее утреннее сиянье, под Мостом Богов. Высокие папоротники, все еще усыпанные жемчужинами ночного дождя, блестели с обеих сторон от тропы. Прозрачный пар, поднимавшийся от земли, слегка рябил контуры далеких горных вершин и верхушки деревьев. День выдался безоблачным. Свежий утренний ветерок еще навевал остатки ночной прохлады. Щелканье, жужжанье, щебет наполнявшей джунгли жизни сопровождали неспешную поступь монахов. Покинутый ими монастырь едва можно было различить над верхушками деревьев; высоко в воздухе над ним дым курсивом расписывался на небесах.
Прислужники Ратри несли ее носилки посреди группы монахов, слуг и горстки ее вооруженных телохранителей. Сэм и Яма шли в головной группе. Над ними бесшумно и незаметно прокладывал свой путь среди ветвей и листьев Так.
— Костер все еще пылает, — сказал Яма.
— Да.
— Они сжигают странника, которого, когда он остановился у них в монастыре, сразил сердечный приступ.
— Так оно и есть.
— Экспромтом ты произнес весьма впечатляющую проповедь.
— Спасибо.
— Ты и в самом деле веришь в то, что проповедовал?
Сэм рассмеялся.
— Я очень легковерен, когда речь идет о моих собственных словах. Я верю всему, что говорю, хотя и знаю, что я лжец.
Яма фыркнул.
— Жезл Тримурти все еще падает на спины людей. Ниррити шевелится в своем мрачном логове, тревожит южные морские пути. Не собираешься ли ты провести еще одну жизнь, предаваясь метафизике, — чтобы найти новое оправдание для противодействия своим врагам? Твоя речь прошлой ночью прозвучала так, будто ты опять принялся рассматривать «почему» вместо «как».
— Нет, — сказал Сэм. — Я просто хотел испробовать на них другие доводы. Трудно поднять на восстание тех, для кого все на свете — добро. В мозгу у них нет места для зла, несмотря на то, что они постоянно его претерпевают. Взгляды на жизнь у вздернутого на дыбу раба, который знает, что родится опять, может быть, даже — если он страдает добровольно, — жирным торговцем, совсем не те, что у человека, перед которым всего одна жизнь. Он может снести все что угодно, ибо знает, что чем больше настрадается здесь, тем больше будет будущее удовольствие. Если подобному человеку не выбрать веру в добро или зло, быть может, красоту и уродство можно заставить послужить ему вместо них. Нужно изменить одни лишь имена.
— И это, значит, новая, официальная линия партии? — спросил Яма.
— Ну да, — сказал Сэм.
Рука Ямы нырнула в неведомую складку одеяния и тут же вынырнула обратно с кинжалом, который он приветственным жестом вскинул кверху.
— Да здравствует красота! — провозгласил он. — Да сгинет уродство!
На джунгли накатилась волна тишины.
Яма, быстро спрятав кинжал, взмахнул рукой.
— Стой! — закричал он.
Щурясь от солнца, он глядел вверх и куда-то направо.
— Прочь с тропы! В кусты! — скомандовал он. Все пришло в движение. Облаченные в шафран фигуры хлынули с тропы. Среди деревьев очутились и носилки Ратри. Сама она стояла рядом с Ямой.
— Что такое? — спросила она.
— Слушай!
И тут-то оно и объявилось, низвергшись с небес на чудовищной звуковой волне. Сверкнуло над пиками гор, наискось перечеркнуло небо над монастырем, стерев дым с лица небес. Громовые раскаты протрубили его приход, и воздух дрожал, когда оно прорезало свой путь сквозь ветер и свет.
Был это составленных из двух перекрученных восьмерками петель крест святого Антония, и за ним тянулся хвост пламени.
— Разрушитель вышел на тропу охоты, — сказал Яма.
— Громовая колесница! — вскричал один из воинов, делая рукой какой-то знак.
— Шива, — сказал монах с расширившимися от ужаса глазами. — Разрушитель.
— Если бы я вовремя сообразил, насколько здорово ее сработал, — прошептал Яма, — я мог бы сделать так, чтобы дни ее были сочтены. Время от времени я начинаю раскаиваться в своем гении.
Она пронеслась под мостом богов, развернулась над джунглями и умчалась к югу. Грохот постепенно затих, опять стало тихо.
Защебетала какая-то пичуга, ей ответила другая. И вновь лес наполнился звуками жизни, путники вернулись на тропу.
— Он вернется, — сказал Яма, и так оно и было.
Еще дважды в этот день приходилось им сворачивать с тропы, когда над головами у них проносилась громовая колесница. В последний раз она покружила над монастырем, наблюдая, должно быть, как проходят погребальные обряды. Затем нырнула за горы и исчезла.
В эту ночь они заночевали под открытым небом, и то же повторилось днем позже.
На третий день они вышли к реке Диве неподалеку от маленького портового городка Куны. Здесь появилась, наконец, возможность воспользоваться нужным им транспортом; в тот же вечер они пустились в путь на барке, направляясь к югу, где Дива сливается с полноводной Ведрой, и далее, чтобы добраться наконец до пристаней Хайпура.
Сэм вслушивался в речные звуки. Он стоял на темной палубе, и руки его спокойно лежали на перилах. Он вглядывался в глубины вод, где вставали и падали светлые небеса, звезды тянулись друг к другу. Вот тогда ночь и обратилась к нему голосом Ратри:
— Ты проходил этим путем раньше, Татхагата.
— Много раз, — ответил он.
— Чудна Дива при тихой погоде, когда рябит и играет она под звездами.
— Воистину.
— Мы направляемся в Хайпур, во дворец Камы. Что ты будешь делать, когда мы доберемся?
— Некоторое время я потрачу на медитацию, богиня.
— О чем будешь ты медитировать?
— О своих прежних жизнях и ошибках, которые содержала каждая из них. Я должен пересмотреть и свою собственную тактику, и тактику врагов.
— Яма считает, что Золотое Облако тебя изменило.
