И всё же Лена представила себе, как это было бы, если бы они встретились. Лена зашла бы в домик сапожника:

«Здравствуй, сосед!»

Или — ещё лучше — он бы пришёл к ним за чем-нибудь, и они бы познакомились:

«Тебя как зовут?»

«Лена. А тебя?»

«Интересно, как же его звали — этого мальчика? — думала Лена. — Может быть, Твердислав, Слава, или как Александра Невского — Александр, Саша, или… Вот как: Вишена! Ну конечно, Вишена! И ребята на улице Добрыни называли его Вишня, как Андрюшу Вишнякова, или Вишенка».

Вишена пришёл бы к ним в гости, и Лена стала бы его угощать чаем. Только тогда, когда на улице Добрыни жил Вишена, про чай, кажется, не знали, и про сахар — тоже. Это Серёжа говорил. Лена представила себе: взял Вишена в руки стакан с чаем, пригубил.

«Невкусный, — говорит. — Медовый сбитень лучше».

«Так ты же сахар позабыл положить!»

«Сахар? Какой ещё сахар?»

Взял Вишена кусочек сахара, подержал на ладошке, лизнул и улыбнулся:

«Не мёд, а сладкий! Заморская, наверное, диковина».

Посмотрел, как Лена кладёт сахар в чай, и тоже бросил кусочек в чашку. Заглядывает в неё, удивляется: только что был твёрдый белый кубик и вдруг куда-то пропал. Чудеса, да и только! Не иначе как колдовство.

Они бы пили чай и разговаривали:

«Ты в школе учишься?» — спросила бы Лена.

«Учусь».

«А в каком классе?»

«В классе? У нас нет классов. Всех учит один учитель, отец Илларион. Он знаешь какой строгий! А у вас тоже строгий учитель?»

«У нас учительница, Нинель Викторовна. Тоже очень строгая!»

«Часто бьёт вас?»

«Да нет, что ты! Нинель Викторовна никогда не дерётся! В крайнем случае, запишет замечание в дневник или вызовет родителей. Но это тоже неприятно».

«Да, чего уж хорошего. А вот отец Илларион родителей не вызывает. Если рассердится, даст подзатыльник, и всё».

«И девочек бьёт?»

«Девочек? У нас в школе только мальчики учатся. А девочки ходят в школу, которая в женском монастыре».

Да, Лена теперь вспомнила, Дмитрий Николаевич говорил, что в те времена мальчики учились отдельно от девочек. Точно не известно, но, скорей всего, это было так. Жаль! Конечно, мальчишки и балуются больше, и даже обижают девочек иногда, но всё-таки это, наверное, очень скучно, когда мальчики учатся в одной школе, а девочки — в другой. Как же тогда дружить? Правда, играть вместе всё равно можно. Вот и Вишена, и его сестрёнка выходили, наверное, поиграть с другими ребятами. А может, то была вовсе и не сестра его, а просто девочка, с которой он дружил. Ведь могла же какая-нибудь девочка жить где-нибудь по соседству на улице Добрыни. Ну, например, на том самом месте, где теперь стоит дом Лены? Представить себе эту девочку было проще простого: была она очень похожа на Лену. И имя её было Елена. Ведь это очень старое имя. Только называли эту девочку и дома, и в школе, и на улице не Леной, как Лену, а Алёной, Алёнушкой…

Возле ворот детинца кричали продавцы кваса. У ног на земле — высокие глиняные кувшины. В руках — деревянные ковшики.

— Ты какой больше квас любишь — сладкий или кислый? — спросила Алёна Олю.

— И сладкий и кислый, — сказала Оля.

— И я — тоже. Сладкий вкуснее, зато от кислого в носу щекотно. Возьмём ковшик сладкого и ковшик кислого, а пить будем вместе и тот и другой. Только тут не будем покупать. Лучше у Власия.

Во дворе возле лавки Власия толпились женщины. Лавка Власия — такая же изба, как и у других жителей на улице Добрыни. На тёплой половине Власий живёт со своей старухой женой, замужней Дочкой и внучатами. А в сенях стоят кули с мукой, крупой, горохом. Бочка с конопляным маслом и кадь с солью. Постучишься, Власий выйдет в сени и отпустит, что надобно. Он хоть и стар, но проворен. Иная хозяйка ещё не успеет сказать толком, что ей нужно, а Власий уже и отмерил и отвесил. Нечем заплатить? Не беда. Власий поверит в долг. Нацарапает на деревянной дощечке, что куплено и почём, и всё! Рассчитаешься потом. Ну конечно, за каждый день заплатишь лихву. Некоторые говорят, что лихва, которую накидывает Власий, больно велика. Так ведь это дело добровольное. Не хочешь — не бери.

Только ребятам ничего не продаёт Власий в долг. Мало того, хитрый старик сразу видит — есть чем заплатить мальцу или девчонке или просто так пришли поглазеть. И тогда гонит прочь. Не то они бы тут толклись с утра до ночи. Не мука их манит сюда, не конопляное масло. В коробах и ящиках лежат орехи — и обыкновенные, в скорлупе, и очищенные, варенные в меду, крепкие, как камень, тоже медовые — маковки, которые можно грызть или сосать весь день, сладкие ягоды смоквы, привезённые из дальних стран.

Такие лакомства не на что купить ни Оле, ни Алёне. Но ничего, они хоть посмотрят на них, пока будут пить квас.

Сегодня, как обычно в погожие тёплые дни, Власий вытащил весь свой товар во двор.

— Вон мамка моя стоит, — сказала Оля, увидев во дворе Купаву.

Девочки вошли во двор. Власий глянул на них, но ничего не сказал.

— Ты, Власий, вешай как следует, а то кинул гири на чашу, она вниз и пошла, — попрекнула Власия Купава. — За такой вес на торгу бы…

Власий не дал Купаве договорить. Снял с весов гири, ссыпал муку обратно в куль, закричал тонким голосом:

— На торгу, говоришь, так и ступай на торг. Там и покупай чего душа захочет! Только мне сначала уплати всё сполна. Вот сколько всего за тобой записано!

Купава испуганно замолчала. Она уже не рада была, что разгневала Власия. Ведь и вправду, сколько они с мужем задолжали ему. И когда ещё сумеют расплатиться.

Оля тоже испуганно поглядела на Власия. Жалела мать, но подойти к ней сейчас не решалась.

— А тебе чего? — сердито спросил Власий Алёну. — Квасу? Квас в сенях на холодке стоит, сейчас принесу.

Он вошёл в сени и вдруг оттуда послышался крик.

— Ах ты шкода! Адское отродье! Проклятая животина! — Из сеней выскочил Мышегон бабки Сыроеды, махнул через забор и был таков. А Власий продолжал кричать: — Рыбу! Рыбу украл! Середь бела дня! Прямо из дому!

Ещё прошлой осенью притащила бабка Сыроеда однажды невиданного зверя. Величиной с зайца, шерсть короткая. Голова круглая. Усы большие. Кричит: «Мяу». Посмотреть на него сбегались и ребята, и взрослые. Диковинный зверёк тихо-тихо ходил по избе на мягких лапах. То на лавку вскочит и замурлыкает, будто песню запоёт. А увидит пса, спина — горбом, весь напыжится и урчит сердито и грозно: «Не подступайся! Когти как выпущу — все глаза выцарапаю!»

Люди дивились, допытывались:

«Где поймала, Сыроеда, такого чудно?го зверя? Неужто в Зверином монастыре?»

Отвечала Сыроеда, что зверь этот, по прозванью «кот», привезён одним купцом из дальних мест — из греков. Но и там, на родине, рассказывал купец, живёт он не в лесу, а при людях, как, например, пёс.