— Простите за ради Бога. — Тетя Валя Кобцева появилась на крыльце. — Ужас какой! Там около нашего дома Соловей ваш лежит. Без головы. Собцы что ли загрызли?
— Собцы? Кто это? — спросил я.
— Помесь волка и собаки. Я вам сколько раз сказать хотела: вы осторожнее по полям ходите. Хотя днем они спокойные, а по ночам в стаи собираются. Бегает такая тварь по деревне — собака-собакой, ночью же…
— Нет, тетя Валя, — Маша еле сдерживала рыдания, — это не собцы. Голова Соловья… там, на крыше.
— На крыше? Ох, что же это делается? — У женщины подкосились ноги. — Можно я присяду? Мне нехорошо стало. — И Кобцева села на скамейку возле крыльца — А я-то гляжу, что ты слезами обливаешься, касатушка. Напугали тебя, ироды окаянные. Кто же это мог сделать?
— Я знаю, — голос Маши стал резким. — Это Бирюков. Убийца! Ему что человека, что кота убить, все равно.
— Маша, не говори так! — Я не узнавал свою дочь. — Разве можно обвинять человека без доказательств?
— Ну и пусть, все равно это он! — упрямо твердила Маша.
— Вот что, ты побудь с тетей Валей, а я пойду похороню Соловья.
— И я с тобой!
— Нет, я один. Тебя и так всю трясет. Похороню я его у дальней калитки в саду…
— Около жасмина?
— Да, и завтра мы с тобой… короче, завтра могилку его обустроим. Тетя Валя, побудете с Машей?
— Ни о чем не беспокойтесь.
— Спасибо.
Разговаривал я уверенно, но, признаюсь, мне было не по себе доставать с крыши голову Соловья, затем идти за его телом к дому Кобцевой. Точнее, оно лежало на лужайке между домами тети Вали и Тимошиных. А когда, сделав все, что нужно, я возвращался из сада домой, мое внимание привлек листок. Его осторожно прислонили к ведру, стоявшему на скамье напротив дома. До сего момента мы просто не смотрели в эту сторону. На листке ровным, каллиграфическим почерком было написано: «Убирайтесь из Мареевки, если не хотите, чтобы с вами случилось то же самое».
— Папа, привет.
— Напугала… Привет.
— Вот, возьми и прочти, пожалуйста, в этом месте.
— Что это?
— «Кодекс древнего воина». Я еще в прошлом году сделала выписки оттуда. Так и знала, что пригодится. Почему ты смеешься?
— Я любя, древний воин.
— Ты же сам говорил, что люди делятся на воинов, шутов и торговцев. Воин каждый день в невидимой брани борется за истину, шут хочет отыскать истину, но предпочитает говорить, а не действовать, а торговцу истина не нужна…
— …Насущное заменяет ему смысл жизни и ради этого он живет на земле. Надо же, запомнила. Здесь, говоришь, читать? «Истинная храбрость заключается в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть. В делах повседневных помнить о смерти и хранить это слово в сердце. Верность, справедливость и мужество — три природные добродетели…»
— Ты уверена, что позже не пожалеешь о своем решении?
— Но ведь ты тоже решил остаться?
— Еще не решил.
— Потому что боишься за меня?
— Представь себе, боюсь. Кстати, у меня только что родилась идея. Я отвезу тебя в Любимовск к другу. Обещаю навещать каждую неделю и ежедневно писать письма с самым подробным отчетом о происходящем. Совсем как доктор Ватсон. Помнишь «Собаку Баскервилей»? А ты в Любимовске с помощью дедуктивного метода и моих писем найдешь ответ на загадку, волнующую нас.
— Я без тебя никуда не поеду, — решительно произнесла Маша. — Если хочешь знать, доктором Ватсоном согласна стать я. И пусть наш дом станет словно квартира Холмса на Бейкер-стрит…
— Маша, подумай хорошо. Это сейчас в воздухе благодать. Совсем скоро начнется ненастье. Тебе же
