— Что же получается, папа? — спросила Маша. — Сергий Иоаннович тебя обманул?

— Не знаю, не знаю… Сам все время об этом думаю. Похоже, ни род Сосновских, ни род Изволокиных к Мареевке никакого отношения не имели.

— А как же тогда рукопись? — не сдавалась Маша.

— Самое ценное в ней — запись Василия Иоанновича на последней странице, где упоминается о тайне и дяде Петре. Вот все, что я могу сегодня сказать.

— Но зачем его брат сказал тебе, что тетрадь эта родовая?

— То ли досочинил, то ли сам в это уверовал. Я думаю, что тетрадь попала к Сосновскому от какого-то неизвестного лица. Судя по всему, именно от него Петр Константинович и узнал о Белом Кельте и Анне. Эта история так захватила Сосновского, что он даже купил дом в Мареевке. Вне всякого сомнения, дядя тесно общался с племянниками, которые, узнав от него обо всем произошедшем на Маре, тоже заболели этой историей.

— Как мы с тобой?

— У нас только первые симптомы заболевания, а вот Изволокиных прихватило крепко. Да и не мудрено: в сорок шестом году они были совсем юными. Возраст сам по себе романтический, а если вспомнить стихи Петра Константиновича, то понятно: члены этого рода были людьми увлекающимися. Как знать, не уверовал ли тот же Василий Иоаннович в то, что эта тайна — его личная. Или очень хотел себя в этом убедить…

— Но ведь и ты подумал о том же, когда мы расшифровали стихи?

— Слушай, родная, легко задавать сакраментальные вопросы, труднее отвечать на них.

— Вот, ты сердишься, значит…

— Да ничего это не значит!

— Впрочем, соглашаюсь. Мы оба подумали об этом. Перед нами типичный пример «очарования» в самом начальном смысле этого слова — чем дольше здесь живешь, тем сильнее тебя охватывают некие чары, в природе которых мы пока не можем разобраться. Но сейчас меня больше заботит другое: не могу сказать, что потеряна уйма времени, но, согласись, и в этом направлении нам удалось продвинуться ненамного. Вот ведь как бывает: жил человек, причем незаурядный человек, а после него остались четыре строки биографии и тетрадка стихов. Мы даже не знаем, откуда он родом, кто была эта таинственная Натали…

— Я думаю, она была не местная.

— Почему?

— Такие стихи в ранней юности пишут.

— Логично. Но что дальше?

— Не знаю.

— Вот и я тоже. Хотя…

— Есть идея, дочка. Давай-ка наведаемся сегодня вечером в дом Петра Константиновича.

— Мне нравится эта идея.

— А вот мне не очень, но другого выхода я не вижу. Вдруг нам повезет?

— Папа, днем нельзя туда пойти? Как-то страшновато вечером.

— Трусиха. Вспомнила о голосах, доносящихся из того дома? Вот заодно и послушаем их.

— Но ты же сам говорил, что только дураки ничего не боятся… И все-таки ответь: почему днем нельзя?

— Никто в деревне не должен знать, что нас заинтересовал этот дом. Никто! Сейчас не первые дни нашего пребывания на Маре, и соседи нас не поймут.

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Пришли, дочка.

— Папа, — сказала Маша, — не поверишь, но я по нему соскучилась.

— По Соловью-разбойнику?

— И по нему тоже, но я о доме говорю. Кстати, если Сергий Иоаннович Изволокин через Петра Константиновича имел отношение к дому Лукерьи, то к нашему — какое? Но ведь тебе завещали именно его.

— Очень интересный вопрос, дочка. Получив на него ответ, мы…

Закончить фразу я не успел, так как мое внимание привлек человек, сидевший на ступеньках нашего крыльца. Увидев нас, он поднялся:

— А я второй час вас дожидаюсь. Думал, уже не дождусь. Здравствуйте вам.