неподалеку друг от друга, не таясь и радуясь все вместе каждой пойманной рыбке.
Началась посадка. Отталкивая туристов и рыбаков, к пароходу, будто на приступ крепости, кинулись деревенские тетки, вооруженные мешками и корзинами. В корзинах виднелись углы хлебных кирпичей, сушки и батоны; тетки по-свойски, не обижаясь, переругивались и шустро взбегали одна за другой по трапу. Толик улыбался, не понимая их вокзальной торопливости, и вдруг кто-то закрыл ему глаза.
Толик засмеялся: Темка! Конечно, это был Темка! Толик обернулся и рассмеялся опять. Артем и отец были в полном обмундировании — в старых каких-то пиджаках, в поношенных кепках, как два гриба, — совсем похожие на заправских рыбаков.
Все трое улыбались друг другу, возбужденно говорили о каких-то мелочах, а сами были уже там, на белоснежном, как айсберг, пароходе. Последние бабки с мешками и корзинами взбежали на палубу, за ними солидно двинулись рыбаки с пучками удочек, пора было подтягиваться к трапу и им, как вдруг зазвенела разбитая бутылка.
Толик уже давно приметил пристанский ларек. Там торговали чем-то пьяным — не то пивом, не то вином, и возле ларька топтались забулдыги. Они галдели на всю маленькую пристанскую площадь, толкали друг друга в грудь и, пока еще не началась посадка, привлекали всеобщее внимание. Тетки с кулями качали головами, озираясь на пьяниц. Толик же лишь взглянул и отвернулся: очень уж хорошее у него было настроение, чтобы портить его. Но сейчас загремела разбитая бутылка, раздался пьяный крик. Толик посмотрел на ларек и увидел, как, пошатываясь, к ним бежит человек.
Рубаха у него была распахнута, в руке он держал острозубо отбитое горлышко зеленой бутылки, взлохмаченные, грязные его волосы слиплись сосульками, на лице синел кровоподтек.
Это был Темкин отец, и в первую минуту Толик пожалел только себя. «Все, — подумал он, — сорвалась рыбалка!»
Пьяный, угрожающе поблескивая отбитым горлышком, придвинулся к ним.
— А-а!.. — сказал он, всматриваясь в отца. — Герой нашего времени!.. Ну, пойдем выпьем!
Толик посмотрел на отца. Он посерел, губы его сжались, а стиснутые кулаки мелко вздрагивали. Толик подумал, что отец испугался, но тот сказал твердым голосом:
— Не видишь? Мы идем на пароход…
— А-а!.. — протянул пьяный. — На пароход? Бабу мою к рукам прибрал, а теперь сына хочешь?
Толик снова посмотрел на отца. Теперь руки у него не вздрагивали. Он шагнул к Темкиному отцу.
— Но, но! — зарычал тот, выставляя обломанную бутылку. — А этого не желаешь?
Зубья у бутылки оскаленно блестели на солнце, словно волчья пасть.
Все время, пока Толик смотрел на взрослых, Темка стоял молча и встрепенулся, лишь когда отец сделал шаг к пьянице.
Толик подумал, он хочет защитить своего отца, но Темка шел, сжав кулаки, прямо на него, и тот отступил перед напором собственного сына.
— Ты что?… Ты что?… — жарко шептал Темка, и пьяный пятился назад, пошатываясь.
Наконец он разжал кулак, и горлышко зеленой бутылки с зазубренными краями жалобно звякнуло об асфальт. Тут же, словно эхо, грянул пристанский колокол.
«Отправление», — отметил про себя Толик. Пьяный остановился.
— Ладно, — мотнул он головой и протянул к отцу ладонь. — Тогда дай трояк!
Отец полез в карман, чтобы достать деньги, но Темка обернулся к нему и крикнул:
— Не надо!
Он крикнул негромко, но повелительно. И Толик удивленно отметил, что отец немедленно послушал его.
— Ну хоть рубль! — попросил, чуть трезвея, пьяница.
Темка не отрываясь смотрел на него и молчал. Потом сунул руку в карман и вытащил деньги.
— На! — сказал он резко и тут же повернулся.
Подпрыгивая и дико гикая, пьяница побежал к ларьку, а Темка шел на пароход. Проходя мимо отца и Толика, он даже не взглянул на них. Только бросил коротко и властно:
— Идем!..
Колокол на пристани громыхнул два раза, и, словно подтверждая его сигнал, громогласно и хрипло, как какой-нибудь допотопный ихтиозавр, заорал пароходный гудок.
Торопясь, они взбежали на палубу.
Крутой берег подвинулся в сторону, сразу убавив свою крутизну, и пароход, вспенивая воду, вклинился в тихую, а оттого жестяную на глаз реку.
Над головой лениво полоскался флаг, пароход мелко подрагивал корпусом и пускал из трубы в прозрачное небо едва различимую полоску жаркого марева.
Тетки с котомками расселись по скамейкам, достав всякую снедь, развязали цветастые платки, успокоились, засмеялись, похрустывая плотными огурцами; рыбаки, прислонив вороха удочек, наконец-то объединились в буфете; туристы запели веселую песню.
Темка стоял на самом носу, облокотясь о перила, глядя на воду, ни разу не сказав ни слова и даже не обернувшись, словно обиделся за что-то на Толика и отца.
Чтобы как-нибудь сгладить случившееся, Толик подошел к дружку и обнял его за плечо. Темка не шелохнулся.
— Ну чего ты? — спросил Толик.
Темка не отвечал, и Толик подумал, что, пока Темка лежал в больнице, время для них как бы приостановилось. В шахматах еще так бывает: игроки ходят, двигают фигуры, но положение — позиция по-шахматному — не меняется. Никто не сильней — ни белые, ни черные. Так и вокруг Толика было. Все двигались, разговаривали, что-то делали, но ничего не изменялось.
И вот время снова тронулось. Они увидели Темкиного отца — часовая стрелка пошла вперед. Но не с той минуты, когда остановилась, а как бы пропустив прожитое, как бы сделав скачок вперед. И оказалось, что очень многое стало другим.
Успокоилась мама: видно, смирилась, что отец не вернется. Подружились отец и Темка, хотя должно было быть наоборот. И он, Толик, человек, который, может, больше всех хотел, чтобы отец вернулся, помогал этой дружбе.
Время шагнуло вперед и сразу переменило Темку. Раньше бы он уговаривал своего отца, повел бы его домой, может, а теперь от него отказался — легко ли это?!
Время пошло дальше и сразу провело между отцами и сыновьями новую черту, водораздел, как говорится в учебнике географии. По одну сторону черты сразу трое — Толик, Темка и отец Толика.
Но что же — так все и останется? Трое по одну сторону? Один отец у Толика и Темки?
Толик повернулся к Темке. Что бы он сказал на это? Толик обрадовался, если бы Темка стал ему братом. Был счастлив!
Но ведь все это детство, все ерунда. Если они оба с отцом, то как же матери? И у Толика и у Темки свои мамы, и обе они жены отца: одна бывшая, другая настоящая. Вот тут-то уж ничего не придумаешь. Никакая фантастика не поможет.
Старая мысль кольнула Толика. Снова он подумал про маму с подозрением. Уж очень веселая она. Подозрительно веселая. А что, если в самом деле выйдет замуж?
Толик с ужасом представил, как в их комнату явится какой-то мужчина и сам собой, не спросясь, станет его новым отцом. Пусть это называется не так — не отец, а отчим, — но какая разница! Другой человек будет проверять дневник, говорить разные слова, указывать, шутить, а может, и бить — всякие ведь бывают люди…
Нет, он никогда не примирится с этим, никогда не будет говорить с этим новым отцом как с отцом!
Толик посмотрел на Темку — и вдруг, может быть, впервые за все время понял его по-настоящему. Понял всю его лютую ненависть к отцу, которая была сперва. И понял вдруг силу — да, да! — силу отца, который преодолел Темкину ненависть. Который заставил Темку сказать: «А у тебя законный отец!»
«Но что все-таки, что будет дальше? — с тревогой и тоской подумал Толик. — Ведь время снова идет,
