что Белов имеет отношение к этому убийству. Депутатская неприкосновенность плюс купленные журналисты защитили бы его Белова от любых поползновений со стороны прокуратуры…

Но Белов сделал все по-своему, сам, рискуя собственной жизнью, и Шмидт не мог не уважать его выбора. Но уже тогда он понял, что этот путь приведет к организацию к серьезным осложнениям. Правда, тогда Шмидт не представлял, насколько они окажутся серьезными.

Саша Белов принес в жертву своей мести все. Депутатскую должность, положение в обществе, деньги, семью. И, в конечном счете, свою жизнь. В жертву мести или в жертву дружбе и памяти своих друзей? Наверное, и то, и другое…

И когда Шмидт осознал, что для Белова он не более, чем пешка в его игре, что, в случае необходимости, Саша использует его и выбросит, как выжатый лимон, тогда он принял некоторые меры защиты… Как профессионал он не мог их не принять. И теперь не жалел об этом. В рамках службы безопасности он создал свою собственную законспирированную ячейку. Для начала в нее вошли трое глубоко преданных Шмидту специалистов. Всех их он знал по прошлой службе в спецназе внутренних войск.

Двое из них, Николай и Анатолий, успели кроме всего прочего повоевать в Югославии. Третий, Арам, принимал участие в борьбе за независимость Горного Карабаха. В предстоящих событиях эта тройка должна была сыграть немаловажную роль.

А то, что события развернуться, причем в самом скором времени, и будут кровавыми, Шмидт не сомневался. Он готовился к генеральному, со всех направлений, наезду на оставшуюся без хозяина империю Белова. И не собирался отступать ни на шаг. Он также не собирался отдавать конкурентам ничего из собственности Каверина. Шмидт считал, что если не сам Белов, то его семья может претендовать на нее по праву как наследники победителя.

Шмидт отдавал себе отчет в том, что за Каверина и остальных, убитых Беловым, отвечать придется ему. Отвечать перед братвой, ворами и, возможно, перед законом…

Звонок Ольги, с одной стороны, прояснил ситуацию. Союз с ней как наследницей Белова мог укрепить его положение в организации. Но, с другой, возвращаться сейчас, в преддверии криминальной войны, да еще вместе с сыном, Ольге ни в коем случае не следовало. Однако Шмидт в глубине души был уверен, что Оля поступит именно так, вопреки здравому смыслу. Ему казалось, что он чувствует и понимает мотивы ее поступков. И почему-то ждал ее…

Следовало серьезно подумать об Олиной безопасности. Он набрал на мобильнике номер старшего спецгруппы.

– Толян? Зайди ко мне. И ребят пригласи. Через несколько минут дверь кабинета Шмидта приоткрылась.

– Разрешите войти, Дмитрий Андреевич?

В кабинет вошли трое крепких парней. Все они были облачены в черные костюмы. Их можно было бы принять за близнецов, если бы не поразительная разница в цвете волос. Первый был ярко-рыжим, второй блондином, почти альбиносом, а третий жгучим брюнетом.

– Проходите, присаживайтесь, – указал на стулья Шмидт. – Похоже, у нас скоро будет много работы…

Белов открыл глаза. Первым, кого он увидел, был он сам. Он, Александр Белов, улыбался с плаката на стене над его головой, предлагая избирателям отдать голос за справедливое распределение, счастливую старость и беззаботное детство своих детей.

Он попытался вздохнуть, но левый бок пронзила острая боль. Левая рука не двигалась. Ощупав себя правой, он обнаружил, что забинтован от шеи до живота. Забинтованной оказалась и левая рука.

Он оглядел комнату, в которой лежал. Она напомнила ему теплушку рабочих-строителей. Но жили здесь определенно не рабочие. Комната принадлежала скорее всего женщине…

Белов ощутил такую ужасную жажду, словно не пил лет сто… Рядом, на застеленном яркой скатертью столе стоял кувшин с водой. Белов потянулся к нему, потерял равновесие и рухнул с топчана на пол. Боль отдалась во всем теле, и на время он потерял сознание. Когда же очнулся, то почувствовал, что его поднимают с пола чьи-то руки. Было опять больно, но уже не так сильно.

– Давай, Федя, заноси ноги. А теперь ложь. Ложь, кому говорю! – бубнил мужской голос.

– Да осторожнее вы, не полено грузите! – перебил его голос женский.

И голос этот показался Александру очень знакомым. Но тут он снова впал в забытье…

Когда Белов проснулся, на столе горела керосиновая лампа. У окна на грубо сколоченном табурете сидела женщина. Белов попытался повернуться. При этом топчан, на котором он лежал, издал пронзительный скрип.

Женщина обернулась на звук. Ее профиль Белов не мог спутать ни с каким другим. Он узнал бы его и в темноте. Или он умер, и это ее призрак? Они оба призраки! Тогда почему так болят грудь и рука?

– Лена? – то ли спросил, то ли позвал он. Она подошла к нему.

– Ну, здравствуй, Саша. Вот и свиделись.

Это была она, его первая, а потому незабываемая любовь – Лена Елисеева… Женщина, которая, как сама судьба, круто повернула его жизнь.

Если бы она не предала его тогда, десять лет назад… А, собственно, почему предала? Это только в книжках все просто. Свои – чужие, герои – предатели. Красные хорошие, белые плохие. Потом наоборот…

Не дождалась его – значит дрянь, предательница?! Но ведь недаром солдаты-срочники говорят, что если девушка дождалась парня из армии, то это музейная редкость… Нет, в жизни все гораздо сложнее.

А что было бы, если бы и в самом деле Лена не связалась с Мухой, а дождалась бы возвращения своего Санечки с далеких Памирских гор? Может быть, закончил бы он горный институт, стал бы геологом, как мечтал. И что бы он сейчас делал? Прятался бы в экспедициях от голодных взглядов жены и детей? То есть, – я честно работаю, а мне не платят. Нет, это был не его путь…

Вместо этого случилось то, что случилось. В его жизни появилась Ольга, потом Ванька. Он стал частью Бригады, а Бригада стала частью его жизни! И Лене в ней места не осталось! Он вычеркнул ее из памяти, постарался забыть. Даже думал, что забыл. И только сейчас, когда увидел, понял: ничто не забыто, как ни банально это звучит…

Белов не сразу сообразил, что не имеет ни малейшего представления, куда именно он попал.

– Где я? – спросил он. Лена горько усмехнулась.

– Помнишь, в школе пьесу Максима Горького проходили? 'На дне' называется. Вот это оно и есть – дно. Ниже просто некуда. Ах, Саша-Сашенька! Вот уж кого точно никак не ждала здесь встретить, так это тебя. И каким же ветром тебя сюда занесло?

Белов попытался восстановить в памяти картины недавнего прошлого… Мысли разбегались, не желая сосредоточиться на чем-то конкретном. Сплошной туман и кисель.

– Ни фига не могу вспомнить, – признался он. – Все время птицы какие-то в голову лезут. Одна белая, другая черная. И серая… И это почему-то очень важно. Бред, одним словом. Ты лучше о себе расскажи.

Лена встала и прошла к столу. Возле стены стояла закопченная керосинка. Лена зажгла фитиль и поставила чайник. Потом достала сигареты, сняла чайник и прикурила от керосинки. Было заметно, что за суетливыми движениями кроется желание оттянуть начало неприятного разговора. Нужно ли Саше знать, что с ней произошло? Что было, то быльем поросло…

Молчание затягивалось. Наконец она приняла решение: лучше, если он узнает ее историю от нее самой, чем от кого-то другого.

– А что обо мне рассказывать? Крутилась, как могла. Денег не было, а жить хотелось. Подалась на Тверскую. Там он меня и нашел.

– Кто? – не понял Александр.