— Я уже сказал вам и еще раз повторяю, что я не офицер, а студент, и принадлежу к партии анархистов, — спокойно отвечал человек.

— Ха! Видали мы таких анархистов! — Левка; Задов усмехнулся и откинул со лба вспотевшие волосы. — И шо это такое? Как только какой элемент попадется, так обязательно студент, артист или учитель… Видали мы и артистов. Сам Собинов к нам недавно попался. Петь не захотел. Напрасно батько его отпустил. Я бы с ним поигрался. Он бы у меня все на свете запел!

В соседней комнате раздался отчаянный крик.

— Слышишь, милый! — Левка Задов кивнул в сторону.

Он еще раз внимательно посмотрел на своего собеседника и вышел из комнаты. Джек Пирс глубоко вздохнул.

— Ну? — в нем дрожал каждый мускул. Сердце колотилось с неистовой силой. Им овладела такая слабость, что ноги его словно сделались ватными. Он тяжело опустился на стул и несколько минут просидел неподвижно.

«Да, но что это за человек? — думал он. — И как он мне может помочь?.. Нет, отсюда, пожалуй, не выберешься».

В эту минуту дверь растворилась, и Артен предложил ему следовать за собой.

Джек Пирс никогда не видел Махно. Но когда он вошел в небольшую беспорядочно обставленную комнату с разбросанными по всем углам мешками, седлами и ящиками с торчавшими из них горлышками винных бутылок, он сразу понял, что маленький человек, сидевший за столом и смотревший на него тяжелыми глазами, и был сам Нестор Махно.

— Здравствуйте, садитесь, — Махно показал на пустой стул против себя. — Как ваша фамилия?

— Рубан.

Джек Пирс пожал протянутую ему маленькую волосатую руку и опустился на стул.

Артен вышел из комнаты.

Некоторое время длилось молчание. Махно, нагнув, голову, просматривал какие-то бумаги, в которых разведчик узнал отобранные у него документы.

— Так вы знаете Барона, — сказал Махно, поднимая глаза.

— Послушайте… — Джек Пирс запнулся.

— Меня зовут Нестор Иванович, — сказал Махно.

— Виноват… Так, Нестор Иванович, я не только знаком с товарищем Бароном, мы с ним большие приятели.

— Знаю. Мне Артен говорил. А как вы попали под Гуляй-Поле?

— Я пробирался в Одессу.

— Зачем?

— Я получил сведения, что моя мать находится при смерти.

— Вы одессит?

— Нет, москвич, но у меня там родственники. Я отправил мать в Одессу сразу же после февральской революции.

— Вы не врете?

— Нет, Нестор Иванович. Честное слово!

— Гм… Ну тогда мне все ясно. Вы свободны. Джек Пирс, недоумевая, смотрел на Махно, пораженный столь коротким разговором.

— Как? — спросил он. — Мне можно идти?

— Да, да. Идите, идите, — Махно показывал рукой к выходу.

Джек Пирс молча поклонился и направился к двери. Но не ступил он и двух шагов, как грозный крик «назад!» заставил его остановиться. Он повернулся и остолбенел: — черная дырочка ствола пистолета смотрела ему прямо в лицо. Махно усмехнулся, показав в улыбке крупные, как у лошади, желтые зубы.

— Ну, теперь я вам, кажется, верю, — сказал он, пряча маузер в деревянную кобуру. — Не испугались? Значит, не врете. А бывает, надают в обморок… Ну, садитесь, рассказывайте.

— О чем рассказывать, Нестор Иванович? — спросил Джек Пирс, величайшим напряжением сдерживая охватившую его нервную дрожь.

— Да хотя бы о Москве, — предложил Махно. — Давно мне хочется в ней побывать. Расскажите, что там происходит.

Чувствуя, что на этот раз ему, кажется, удастся спасти свою жизнь, Джек Пирс стал распространяться о последних событиях. То, что Махно в Москве не бывал, давало ему возможность рассказывать, не особо считаясь с действительным положением дел, а так, чтобы его сообщения были приятны Махно. По словам Джека Пирса выходило, что московская организация анархистов за последнее время сильно окрепла и, что самое главное, имеет в своем распоряжении огромные материальные ценности. При этих словах Махно заерзал на стул и только было собрался что-то спросить, как вдруг дверь распахнулась, и Левка Задов с размаху грохнулся на пол.

— Ты что? — спросил сердито Махно.

— Споткнулся.

— Споткнулся? Поди прочь, прохвост! И если еще будешь подслушивать, то я тебе морду побью. И только! Ну? Кому говорю?

Левка Задов молча поднялся и вышел, крепко прикрыв дверь за собой.

— Так вы говорите, что там собраны большие богатства? — спросил Махно, помолчав.

— Огромные, Нестор Петрович. На большие миллионы рублей.

— И это верно?

— Так же верно, как-то, что я сижу перед вами, — отвечал Пирс, переходя на игривый тон. Он уже освоился с положением и, чувствуя, что страшный атаман начинает действительно верить ему, решил пойти с козыря и окончательно выиграть игру.

— Но, — продолжал он, — все эти величайшие ценности являются теперь собственностью того же клуба анархистов. А как вы знаете, отец анархии мыслитель Пруд он известен своим афоризмом: «Собственность есть воровство». Вы, конечно, согласны с таким положением, Нестор Иванович?

— Ну, это еще как сказать! — возразил Махно. — По-моему, есть собственность и благоприобретенная.

— А вот Элизэ Реклю говорит…

— Элизэ Реклю? Кто она?

Джек Пирс сильным движением мускулов согнал с лица набежавшую было усмешку.

— Прошу прощения, Нестор Иванович, — сказал он, покашляв, — но Элизэ Реклю «он», а не «она». Это известный географ и близкий друг князя Кропоткина.

— Ах да! Верно. Как это я позабыл? — сказал смущенный Махно. — Но знаете, Рубан, мне совершенно наплевать на то, что говорят все эти ваши… Гм!.. К черту Прудона! Их теории устарели. У меня тут есть новый теоретик, Сашка Черный. Потом вы обязательно потолкуете с ним. Вот это голова! Он всех этих теоретиков одним своим словом за пояс заткнет. Нет, вы послушайте… — И Махно пустился развивать перед Пирсом свои доморощенные идеи всемирной анархии. Города, заводы, фабрики, да и вообще вся промышленность подлежат безусловному и немедленному уничтожению. Все люди превращаются в свободных хлебопашцев, охотников, рыболовов и уходят в поля и леса…

«Что он — одержимый или сумасшедший фанатик?» — думал Джек Пирс, слушая бредовые речи Махно. Он уже окончательно почувствовал себя здесь своим человеком и развалился на стуле, заложив нога на ногу.

— Позвольте, Нестор Иванович, — перебил он, — вот вы говорите, что надо уничтожить промышленность. Так как же прикажте — голым ходить? Ведь кто-то должен производить одежду?

— А бабы на что? — воскликнул Махно. — Они и соткут и сошьют. Что нужно человеку? Штаны и рубашка. А овчин у нас хватит. И только!

— Да, конечно, такому великому политику, как вы, Нестор Иванович, гораздо виднее, как быть, — сказал Пирс, улыбаясь.

— Ну, что вы, что вы! Какой я великий политик? — произнес польщенный Махно, кривя в улыбке бледные губы. Однако это не помешало ему тут же поднять голову несколько кверху. — Послушайте, Рубан,