переговоров и теперь, перейдя основными силами под Павлоград, ждал возвращения Щуся.

Все же по совету Волина, убедившего его в том, что Конная армия является реальной силой, с которой ему нужно считаться, Махно решил исподволь приступить к осуществлению своего коварного замысла: попытаться разложить Конную армию, заслав туда своих агентов.

Махно и Левка Задов сидели за столом в небольшой комнате («батько» не любил больших зданий, которые напоминали ему тюрьму) и обсуждали кандидатуры своих «молодцов», годных для этой опасной работы. Уже было отобрано десятка два человек, которые под вмдом добровольцев должны были вступить в полки Конной армии.

Махно находился сегодня в хорошем расположении духа, что бывало с ним очень редко, и с несвойственной ему ласковостью беседовал с Левкой. Собственно, хорошему настроению послужила бутылка французского коньяка и главным образом принесенная Левкой большая банка иностранных консервов. Махно долго вертел банку в руках, с трудом разобрал лишь одно слово «деликатес», попробовал и остался доволен.

— Ну что ж, хорошо, — говорил он, просматривая составленный список и большой ложкой поедая консервы. — Ребята подобрались, лучше не надо. А теперь, друг, подыщи-ка мне несколько человечков, кумекающих по хозяйственной части. Ну-ка, подумай, дружок, нет ли у тебя кого на примете.

Левка Задов в раздумье потер низенький лоб.

— Один уже есть, Нестор Иванович, — весело объявил он, пытаясь изобразить улыбку на своем страшном лице. — Вот он, рядом ходит.

— Кто такой?

— Гуро.

— Гуро?

— Да. Интендантским чиновником служил. Хозяйство, как бог, знает, шельма.

— А сможет он взять на себя такую работу? — усомнился Махно.

— Сможет, — успокоил Левка, — редких способностей человек. Пробу негде ставить. В Ново-Украинке один семнадцать душ вырезал… Да неужели, Нестор Иванович, — ты не помнишь его? У Шлезберга, золотых дел мастера, полтора фунта золота добыл. Он еще подпаливал его, как кабана. Потом у Каца, в Глубоком, бриллиантовое колье и два ожерелья. Помнишь небось?

— Да, да… что-то припоминаю, — не глядя на него, сказал Махно.

— Так позвать его?

— Зови.

Левка Задов встал с лавки, подошел к окну и, высунувшись на улицу, крикнул:

— Эй, братишки! Позовите Гуро. Живо! Батько требует.

Спустя некоторое время в сенцах послышались торопливые шаги, в дверь постучали, и в комнату вошел высокий, сухой как жердь человек с толстым носом и впалыми щеками на бородатом лице.

Махно критически его оглядел и вдруг усмехнулся.

— Это ты Гуро? — спросил он.

— Я, Нестор Иванович.

— Ты, говорят, в интендантстве служил?

— Без малого десять лет, Нестор Иванович.

— Ого! Много… Что ж у тебя, дружок, видик такой?

— Какой?

— Уж больно ты тощий. Прямо кощей. — От хорошей жизни, Нестор Иванович.

— А разве тебе плохо живется? — удивился Махно.

— Да нет, сейчас хорошо. Я ведь в Бутырках сидел, а потом год без дела болтался.

— Та-ак… С большевиками, видать, не поладил?

У Гуро недобрым блеском сверкнули глаза. Он молча пожал плечами.

— Пойдешь к ним работать? — спросил Махно, пытливо глядя на Гуро. — Только сначала подумай, дружок. На опасное дело идешь.

Наступило молчание.

.— А что делать? — спросил Гуро, помолчав.

— По хозяйственной части.

— Пойду, Нестор Иванович, — сказал Гуро, решительно кивнув головой.

— Ну, смотри… Левка, у тебя есть для него подходящие документы?

— Шо? Документы? А как же, Нестор Иванович! — сказал Левка Задов с таким видом, словно обиделся на «батьку» за то, что тот мог усомниться в этом.

Левка поднялся, прошел в угол, где на лавке стоял открытый чемодан, покопался в нем и возвратился, держа в руках документы.

— Товарищ начальник, — сказал он со зловещей ухмылкой, обращаясь к Гуро, — получите обратно ваши документы. Вот удостоверение личности, а вот, обратите внимание, ваш партийный билет. Чистая работа! Был Гобар — стал Гобаренко… Ну, садись, милый, я тебе предписание изображу.

Левка Задов прошел к другому столу, между окнами, где стояла пишущая машинка, присел за нее и, постукивая: пальцем, защелкал:

«…4 мая 1920 года… При сем командируется товарищ Гобаренко, мобилизованный по партлинии. Секретарь парткома…»

Левка вынул бланк из машинки, подмахнул подпись лихой закорючкой и захохотал, словно залаял:

— Секретарь парткома — подпись неразборчива. Точка! Ах, да! — спохватился он. — Чуть не забыл!

Он снова сходил к чемодану и возвратился с тонкой книжкой в руках.

— На-ка вот партийный устав, — он подал книжку Гуро. — Вызубри наизусть, иначе, милый, засыплешься. Да с потри, бороду сбрей, а то по морде ты очень приметный.

Махно молча наблюдал всю эту сцену…

— Ну, все понятно? — спросил он Гуро.

— Понятно, Нестор Иванович.

— Ступай сейчас к Волину. Скажешь, куда я тебя посылаю. Он с тобой поговорит кое о чем. И денег даст. Ночью выедешь. И только. Ступай!.. Да, постой! Ты по-иностранному понимаешь?

— Немного могу.

— На-ка вот, прочти, никак не пойму, что тут написано.

Гуро взял наполовину опорожненную консервную банку и бегло оглядел ее.

— А где вы их взяли? — спросил он, поставив консервы на стол.

— Да вот Левка где-то достал. — Махно перевел настороженный взгляд на контрразведчика, чувствуя по выражению глаз Гуро что-то неладное.

— А ты знаешь, какие это консерви? — спросил Гуро палача.

— Как не знать! — Левка нагло посмотрел на него, но на всякий случай тут же оглянулся на приоткрытую дверь. — Консервы — первый сорт. Хлшщы с Одессы привезли. От французов остались. Во всем мире нет лучше консервов. Самые жельмены едят. Одним словом — курячьи.

— Курячьи? — Гуро усмехнулся. — Нет, брат, не курячьи, а лягушачьи!

— Что?! — Махно побледнел и выхватил маузер. — Так вот ты чем, подлец, меня накормил?!. А ну, становись!

Левка вскочил и закрылся руками. Но тут Махно издал сдавленный вопль, схватился за горло и, уронив лавку, выбежал вон.

Левка растерянно огляделся. В его маленьких глазках появилось выражение ужаса, челюсть отвисла.

— Ты вот что, брат, уходи, пока цел, — посоветовал Гуро. — Как бы он действительно тебя в расход не пустил… Слышишь, как его выворачивает? Ну, пошли! Пусть немного остынет.

— Нет, в двери я не пойду, — возразил Левка.

Он схватил со стола консервную банку и, кряхтя, вылез толстым задом в окно.

Гуро покачал головой, усмехнулся и вышел из комнаты.