Даттама.
Потом стали составлять воззвание. В это время многие жители бежали из захваченной бунтовщиками столицы провинции. Чтобы бороться с этим, Даттам предложил восстановить деление по шестидворкам и предупредить, что за побег одного несут ответственность остальные. Это предложение было принято единогласно. Также написали о необходимости бороться против воров и разбойников. Надо сказать, что к этому времени слово «вор» употреблялось у правительства и повстанцев как местоимение «вы», и ничего особенного, кроме противной стороны, не обозначало.
Рехетта стал подписывать воззвание. Вдруг Мехвер своей лапой — хвать у него тушечницу, и кричит:
— Пусть первым подпишет Бажар.
Рехетта усмехнулся, протянул прибор. Потом помолчал и говорит:
— Мы опоздали с воззваниями! Как восстановить древние порядки, если народ испорчен до мозга костей и изменил путям неба? Ему неведом голос справедливости, ему ведом лишь шепот зависти. В Варнарайне взяточники не давали людам наживаться, — зависть заговорила в полный голос и толкнула людей на бунт. А в соседних провинциях бунтовать некому — те, у кого есть имущество, не хотят им делиться, а те, у кого имущества нет, не прочь завладеть чужим, но не хотят ничего делать общим.
Бажар стал смеяться:
— При чем тут народ! Ваша личная стража ходит в бархатном тряпье! Вы тыкаете пальцем в баб на улицах! Нет женщины в городе, с которой бы вы не переблудили! Вы не раздаете народу и десятой доли того, что забираете себе! Куда вы подевали половину казны наместника? Отправили в горы вместе с Даттамом… Новые чиновники бьют народ палками, чтобы люди сеяли рис!
Тут секретарь выронил тушечницу, и один из телохранителей Бажара отшвырнул ее носком сапога. А пророк спокойно сказал:
— Новые чиновники приводят народ в чувство, потому что войскам и народу нечего есть. Войскам и народу нечего есть потому, что вы, Бажар, разрушили дамбы на Левом Орхе. А дамбы вы разрушили потому, что продались правительству.
— Это ты продался властям, — закричал Мехвер. — Ты не назвал себя императором, чтобы легче было примириться с этими подонками из столицы!
Телохранители Бажара обнажили клинки. Чиновники Рехетты попятились, понимая, что сейчас их зарежут. Тогда Даттам свистнул: в окнах разорвалась промасленная бумага, и в зал начали прыгать варвары его свиты.
Телохранители Бажара окаменели, ведь варвары Даттама были не совсем людьми, и так близки к животной природе, что в пылу битвы помимо воли превращались в медведей и рысей.
— Ладно, — молвил Бажар. — Не хотел я с тобой ссориться, Рехетта, это как-то случайно вышло. Но уж коли стряслась такая беда, нам лучше расстаться.
Ночью войска Бажара выступили на юг, в направлении столицы империи.
В суматохе тушечница пропала . Решили: кто-то из охранников позарился на талисман. Но, как помнит слушатель, тушечница эта была не кто иной, как сам Именет. Предстал перед Парчовым Старцем, скакнул ножкой, доложил:
— Бунтовщики поссорились… И лишь благодаря мне.
Увы! И на небе чиновники преувеличивают свои заслуги!
Вечером Даттам свиделся с Рехеттой наедине. Тот сидел в кресле обрюзгший и поседевший, как больная сова.
Надобно сказать, что слухе о блуде пророка были совершенным вздором. Просто бабы сами научились: надо взять пыль из следа пророка, сжечь в курильнице, и тогда ночью его подобие придет и совокупится.
— Ну, и что теперь будет? — спросил Даттам.
— У всякого восстания — три этапа, — сказал пророк. — Сначала голодные следуют за теми, кто убивает сытых. Потом они следуют за теми, кто голодает вместе с ними. Потом они следуют за теми, кто накормит их… Ты был прав — чье зерно, того и власть… Если бы у правительства была хоть капля здравого смысла, — они бы выиграли бой, обещав нам помилование и раздав зерно…
Даттам подумал: «Здравого смысла в Варнарайне давно нет, и богов нет, остались одни колдуны». Но спросил:
— И ты бы помилование принял?
— Я разрешу это сделать другим… Это касается и тебя, — слышишь… Меня хоть и называют воплощением государя Амара, однако я не хочу, как твои варвары, забирать с собой людей в могилу.
А через неделю случилось вот что: почти вся провинция была в руках кузнецов; те чиновники, что не были истреблены толпой, повсеместно раскаивались и переходили на их сторону. Не могли взять только город Шемавер в сорока иршахчановых шагах от Анхеля. Осаждал город бунтовщик Нейен, а оборонял — чиновник по имени Баршарг, кстати, из варварского рода, который совершенно почти иссяк при государе Иршахчане за недостаток почтительности.
Баршарг сражался доблестно. Он осыпал бунтовщиков камнями. По его приказу рабочие смешивали серу с асфальтом, смолой и оливковым маслом, а затем поджигали и выливали эту смесь на осаждающий, которых как бы осыпал огненный дождь. Чтобы обезопасить себя от зелья, применяемого бунтовщиками, он внимательно следил за подкопами и тут же рыл контрмины. Однажды, когда мина и контрмина встретились, под землей началось сражение, и Баршаргу удалось захватить в плен двух мастеровых, знавших секрет огненного зелья: одного мастерового Баршарг замучил безо всякого толку, а второй не выдержал пыток и все рассказал.
Нейен предлагал Баршаргу перейти на сторону повстанцев и командовать десятитысячным отрядом, но тот ответил: «Я потомок Белых Кречетов, и мечом не торгую». И предложил через гонца: «Сойдемся в поединке у городских ворот. Кто кого убьет — тому и владеть городом». Нейен рассердился, обрезал гонцу уши и послал обратно со словами: «Мы не варвары, чтоб решать судьбы ойкумены поединками».