только разбойников.
Но Нан бумаг не взял.
– Вы не поняли, – сказал он. – Это для вашего личного пользования. В единственном экземпляре.
Айцар смотрел рассеянно. Нан осторожно взял бумаги и опустил уголком в светильник, стоявший на столе. Листы затрепыхались и нехотя начали обугливаться.
«А другие документы? – подумал Айцар – Этот человек принес меньше половины!»
– Господин Снет даст новые показания, – продолжал Нан. – Я не могу впутывать в дело о государственной измене желтого монаха и не желаю впутывать в него людей, которые, по моему мнению, должны быть опорой государства. Но я хочу, чтоб вы знали: завтра, как и всегда, сын Ира будет благословлять нищих, а не богатых; существующее, а не грядущее; действительность, а не проекты.
Я хочу, чтобы вы поняли: кроме Ира, вам не на кого опереться, а великий Ир не вмешивается в историю.
Айцар закрыл и открыл глаза. Хорошо, господин Нан отыскал у желтого монаха бумаги, но что он знает о том, как завтра будет себя вести сын Ира?
– Великий Ир не вмешивается в историю Веи, – упорно повторил Нан, – потому что если он это делает, то он делает это на стороне… скажем, господина аравана.
– А вы – на стороне отца Лиида? – быстро спросил Айцар.
– Я на вашей стороне.
– Это одно и то же.
– Нет. Я удивлен, как вы нашли с ним общий язык. Разве можно ввести частную собственность с помощью бунта? Если пробить дыру в водяных часах, разве время пойдет быстрей? Это не ваше дело, господин Айцар, устраивать революции: пусть их делают те, у кого ничего нет, кроме идей.
– Чего же вы хотите, господин инспектор? – тихо спросил Айцар. – Всего лишь – не трогать существующие порядки? Но ведь они рассыпаются сами!
– Вот этого-то я и хочу, – ответил Нан, – пусть рассыпятся сами.
Нан встал, отдергивая плотные занавеси. Гомон толпы стал опять громче. В саду негромко хлопнула и распустилась зелеными цветами ракета – еще одна давно и хорошо знакомая игрушка Веи. Айцару всегда казалось, что и эту игрушку, наподобие часовой пружинке, можно употребить с пользой. Начинался праздничный фейерверк в честь победы над горцами, настоящей победы: и на этот раз вниз по реке поплывут настоящие горские головы.
– Как я устал, – пробормотал Айцар, закрывая лицо руками; – Великий Вей, как я устал бояться…
А господин Нан пододвинул к себе тушечницу на яшмовой ножке и стал подписывать дарственную на Архаданское поместье.
В Иров день все равны, и даже чиновник девятого ранга получил пару тычков, следуя за сыном Ира. Толпа ревела, солнце плясало в каждой дорожной песчинке, воздух пропах потом и благовониями. Ллевелин играл роль старательно и с успехом: профессиональный психолог, он знал, как себя вести. Успокоенный Нан вернулся в управу, а Шаваш весь день ходил с процессией. Секретный доклад императору, составленный им накануне под диктовку инспектора, гласил, что Ир пропал, сопровождая душу умершего. Шавашу казалось, что доклад нуждается в существенных исправлениях.
– Шестнадцать исцелений, по моим подсчетам, – насмешливо сообщил Шаваш вечером, усаживаясь на табурет возле Нана и вытягивая уставшие ноги. – Народ во что положено, в то и верит; есть должность сына Ира – значит, и чудеса при ней будут.
Нан молча шелестел бумагами.
– Я всегда, Нан, считал, что не уверую в чудо до тех пор, пока не увижу его собственными глазами, – неторопливо продолжал Шаваш. – Но я, наверное, неисправим: вижу чудо – и не верю в него!
– Немудрено, – рассеянно пожал плечами Нан, – если знаешь его подноготную.
Шаваш устроился поудобнее.
– Да я не о сегодняшних исцелениях говорю, – тихо и вкрадчиво сказал Шаваш. – Чудеса совершаются, по моим наблюдениям, бесцельно и громогласно. А сейчас я впервые встретил чудеса незаметные и целесообразные. В этом деле, Нан, есть много странных обстоятельств, которые для удобства можно отнести к двум категориям.
К первой категории относятся как раз все мелкие и деловые чудеса. Как это монахи нашли закопанный самострел? Чудом? Вот и они говорят, что чудом… Как это они подслушали беседу аравана и судьи? Чудом? Вот и араван посчитал, что чудом: он ведь не варвар и не кухарка, чтоб дать себя подслушивать ни попадя где. И как же это монахи перечислили всех, кому вздумалось в ту ночь бродить по монастырю? Хорошо, допустим, они наблюдали за гостевым домом и видели, кто из него вы ходил. Но почему это они были уверены, что больше никто гостевого дома не покидал?
Ну, хорошо, – продолжал Шаваш, – я готов поверить в ясновидение. Я, признаюсь, видал ясновидцев, которые называли имена убийц: но я не видал ясновидцев, которые называли факты. Вы согласны со мной, Нан?
– Нет. Вы напрасно считаете, Шаваш, что ясновидение подчиняется логическим законам.
– Но оно подчиняется логическому закону, – в данном случае! И этот логический закон гласит: дать следствию ровно столько фактов, чтоб заставить его держаться подальше от монастыря! Пусть инспектор Нан прыгает, как блоха на сковородке: благо поводов для этого более чем достаточно. И здесь мы приходим ко второй категории чудес. Не много ли всего свалилось на Харайн в этом году? В сущности, заговоры проваливались только потому, что были слишком многочисленны. Горцы, разбойники, предательство наместника, заговор Айцара… особенно заговор Айцара. С каких пор желтые монахи вмешиваются в дела государства? С каких пор самая смирная из социальных особей Харайна – теневой делец – пытается захватить власть?
– Я понимаю, к чему вы клоните, Шаваш, – сказал Нан, – но Ир не вмешивается в историю.
– И это мне говорит человек, который сам, своей рукой, уничтожил показания об участии желтом монаха в заговоре? А откуда мы знаем, сколько уже раз такие показания уничтожались? «И Ир был с ним», – разве это не каноническая фраза об основателе империи, Иршахчане? Почему мы считаем, что это только метафора? И почему эту метафору столь часто прилагают к другим основателям династий? Все знают, что Ир вносит смуту в умы мирских людей, оказавшихся с ним рядом. А почему, время от времени, скажем, раз в сотни лет, не может он вносить смуту в умы всех провинций? Или смуту в умы монахов? Отец Лиид рассуждает слишком странно для вейца, Нан, как будто кто-то извне внушил ему эти мысли. А этот… отец Сетакет…. он говорил со мной сегодня, запинаясь. Нан! Я вдруг понял, отчего! Он словно переводил, и не мог отыскать соответствующих понятий!
– Что вы все-таки хотите сказать, Шаваш?
– Я не сказать хочу, я хочу спросить! Ведь у вас, инспектор, глаза и спереди и сзади! Нан! Вы были в желтом монастыре, вы толковали с желтыми монахами. Что это за люди? Почему их так много в этом году в Харайне? Что, отец Лиид – это исключение или правило? Ведь вы тоже не верите в ясновидение, Нан. Что они сказали вам такого, что вы тут же поверили их словам о ночных прогулках гостей, и тут же – стали подозревать отца Лиида?
Я думаю, Нан, вы поверили, что этот желтый монастырь обладает силой, и это недобрая сила.
И сегодня, Нан, когда я ходил вслед за процессией, я понял, что имеют в виду, когда говорят, что в Иров день Золотой Век возвращается на землю. Обычный Иров день, – лишь подражание тому, что может и вправду совершиться именем Ира.
Боги вредны, кроме как в виде статуй! Ир – инородное тело в империи. Это безопасно, когда государство стабильно, это смертельно во времена смуты. Даже мелкий судейский чиновник господин Бахадн чует это и твердит, что нынче именем Ира народ не успокаивают, а смущают.
Я не верю в богов, Нан, – но желтый монастырь обладает неведомой силой. Эта сила слишком настоящая для силы сверхъестественной, слишком прагматичная для силы духовной. И я думаю, Нан, вы это тоже поняли, но не решаетесь почему-то об этом говорить.
Шаваш замолчал. Нан, облокотившись на стол, рассеянно листал лежащие перед ним бумаги.
– Вы мало спали последние дни, Шаваш, – наконец сказал он, – а сегодня много гуляли на солнцепеке. Я бы посоветовал вам выспаться – и перестать винить в том, что происходит в империи, неведомые внешние силы.
