метафорой — путеводная нить, помогающая жене выбраться из лабиринта и вернуться домой. Ужасно, если все будет зависеть от моих расследований. Когда пойду отдавать вторую тетрадь, нужно выдвинуть свои условия. Пусть больше не дурачит меня, а лучше честно объяснит, для чего понадобились ему мои записки, и гарантирует мне право уничтожить страницы, которые могут свидетельствовать против меня или выставить меня в неблаговидном свете.

Кабинет главного охранника — размером и обстановкой — был точной копией кабинета заместителя директора. Рядом с входом еще одна дверь, в соседнюю комнату — кабинет секретаря; на противоположной стене большое окно с двойной рамой, обеспечивающее свет и тишину. Такие же, как в кабинете заместителя директора, кресла для посетителей на металлических ножках, обтянутые черной искусственной кожей. Но на этом сходство кончалось. Кабинет заместителя директора отличался предельной лаконичностью. Кроме висевшей в рамке акварели с изображением случки лошадей, все — от ковра на полу и до пластмассового календаря — было выдержано под цвет стен в серовато-голубой гамме. Здесь же царил невообразимый беспорядок. Все стены были покрыты панелями разной величины с приборами и переключателями, между панелями тянулись во все стороны или свисали пучки разноцветных проводов, на полу валялись инструменты и детали. Будь в кабинете хоть какой-то порядок, он походил бы на радиостудию или электронно-вычислительный центр, но сейчас, весь загроможденный, он напоминал склад электрооборудования.

Мужчина в белом халате, сидевший спиной к двери низко склонясь над рабочим столом у окна, повернулся на вертящемся стуле и снял наушники.

— Мы уже с вами встречались. Простите, что не представился, — я исполняю обязанности главного охранника.

Это и был тот коренастый толстяк, водитель белого фургона, приезжавший за врачом вместе с заместителем директора. Но мужчина, вместо того чтобы успокоиться, встретив знакомого человека, стал еще более подозрительным. Слишком уж много совпадений.

Как бы угадав его мысли, главный охранник заговорил снова, скороговоркой — так что невольно чувствовалось, как напряжены его голосовые связки:

— Нет, нет, можете не представляться. И никаких объяснений не нужно. Я все о вас знаю.

— Тогда почему…

Главный охранник, подняв пухлую ладонь, остановил мужчину. Он взял черный аппарат, стоявший сантиметрах в пяти от стола, и включил его. Послышался звук, похожий на комариный писк. Торжествующе ухмыляясь, главный охранник привстал и через стол направил аппарат на мужчину. Комар превратился в овода, а над левым карманом пиджака мужчины затрещал, резанув слух, электрический разряд.

— Что там у вас? Выньте, пожалуйста.

— Это…

— Знаю-знаю, взятое напрокат женское платье.

Пронюхал, никуда не денешься. Мужчина неохотно достал оттопыривавший карман бежевый сверток. Главный охранник привычным движением снял пояс с платья, ногтями открыл тайничок на пряжке и вынул ртутную батарейку. Аппарат сразу умолк.

— Потрясающе.

— Ультракоротковолновый передатчик. Вы носили его с собой и потому — что бы ни делали — были у меня как на ладони. Знай вы об этом, не стали бы так удивляться. Теперь понимаете, почему мы прибыли на «скорой помощи» чуть ли не в момент происшествия.

— Хитро придумано. Но тогда и старик из посреднической конторы, похожий на бывшего фокусника…

— Он здесь ни при чем. В посреднической конторе этим не занимаются. В платья и украшения, выдаваемые напрокат, заранее вмонтированы миниатюрные передатчики.

Главный охранник, слегка оттолкнувшись от пола каблуками, повернулся на стуле и, словно управляя автомашиной, начал орудовать кнопками и рукоятками на большой панели, установленной у левой кромки стола. Тотчас появились скрытые в стене катушки пятидесяти четырех магнитофонов — девять в высоту, шесть в длину — и чуть не все разом пришли в движение; одни вдруг замирали, другие начинали крутиться, но закономерности их вращения он не уловил.

В углу комнаты вдруг послышался шепот. Это явно была запись. Но откуда исходят звуки, было не ясно, и это очень усиливало эффект присутствия. Суть разговора не имела значения; неведомые мужчина и женщина сводили свои денежные счеты так откровенно, что даже слушать их казалось постыдным. Здесь, наверно, играло роль высокое качество динамика и усилителя, но и не только это. Наверно, имело значение и то, что диалог ведут два человека, а недоговоренности, эллипсисы,[4] не позволяют проникнуть в разговор постороннему.

— Пустяки… Увод по схеме ве-три…

Выключив звук, главный охранник объяснил, в чем дело. Когда в посреднической конторе берут напрокат платье, цель, за редким исключением, одна — увод. Кстати, и мужчину заподозрили было в намерении совершить увод, то есть увести больного из клиники за ее территорию или увлечь за рамки дозволенного поведения.

Стационарные больные, как правило, не имеют одежды для выхода из клиники. Свидания разрешены либо в палате, либо в специальном помещении, и желающим свободно покидать клинику лучше всего оставаться амбулаторными больными. Когда больной одинок — это полбеды, но если одежду тайком проносят семейному человеку и тот покидает клинику, у супруги его или, соответственно, супруга невольно рождаются подозрения, приводящие к конфликтам в семье.

Но кто же они, эти посетители, которые, запасясь всем необходимым, вплоть до взятой напрокат одежды, приходят повидаться с больными? Конечно, прелюбодеи. А сами больные, скорее всего благодаря своему алиби — отсутствию одежды, позволяющей выйти из клиники, — наглеют, и, по имеющимся сведениям, прелюбодеи среди стационарных больных составляют, независимо от пола, три с половиной — четыре процента. Для тайных свиданий со стационарными больными как раз и предусмотрена выдача одежды напрокат.

Когда проблема с одеждой решена, возникает новая — место свидания. Если необходимо простое удовлетворение физиологической потребности — любое место годится. Главное здание клиники и площадь перед ним с двух сторон окружает кленовая роща, где находится больничное кладбище. Там много тени, могильные плиты ровные, и за десять минут туда можно добраться от самого дальнего корпуса. Правда, на кладбище масса сороконожек, а в почве обнаружены столбнячные палочки, и приходится остерегаться резких движений, чтобы невзначай не оцарапаться. Всем, кто опасается этого — иные вдобавок еще стесняются посторонних взглядов, — желательна крыша над головой. Благо в городском массиве, который вклинивается в больничную территорию между административным и амбулаторным корпусами, жадно распахнули свои пасти с десяток гостиниц.

Вся эта картина, изображенная главным охранником, отлично видна из окна его кабинета. Низину, зажатую между двумя возвышенностями, прорезает идущая к морю с северо-востока четырехрядная автострада, которая, нырнув в туннель под седловиной, исчезает. По обочинам ее теснятся магазины, конторы, многоквартирные жилые дома, и граница между городским районом и территорией клиники никак не обозначена. Административное здание — весьма заурядной архитектуры — прочно покоится на четырех квадратных опорах, тонких и высоких, амбулаторный же корпус вздымается на холме этакой странной глыбой, напоминающей старинный военный корабль. Из окна можно было проследить весь путь, пройденный мужчиной вслед за дежурным врачом. Сначала, огибая внутренний контур седловины, он дошел до автострады, отделяющей городской район от территории клиники, потом по подземному переходу вышел к морю и, поднявшись по глубоко прорезавшей склон дороге, в конце которой стоял Дзидзо, бог — покровитель детей и путников, добрался наконец до вершины холма. Увы, даже из кабинета главного охранника не видно, что же находится за холмом. Гостиницы скорее всего в той стороне, где горбится под тяжестью ветвей гималайский кедр, осеняющий слева наружную стену комнаты, в которой я пишу сейчас свои записки. Ну а эти пустующие дома на земле, предназначенной для расширения кладбища, — о них, по словам главного охранника, все, кто ими пользовался, отзываются с похвалой. Это и впрямь прекрасное место для тайных свиданий, правда, пока доберешься туда, семь потов сойдет, да и такой роскоши, как уборная, там не сыщешь.