— И все же следите за собой, мастер Фервит, — бесцветным голосом произнес Конте. — В Каморре порой случаются самые непредсказуемые неприятности.
«Ага, — снова подумал Локки, — значит, в подробности ночного визита посвящена не одна донья София, и гордость не позволяет слуге полностью скрыть свою осведомленность. Возьмем на заметку».
— Благодарю вас, дорогой Конте, я и так сама осторожность, — Локки засунул расписку за отворот черного камзола и на ходу поправил шейный платок, который пышными складками ниспадал ему на грудь. — Я всегда тщательно проветриваю комнату, чтобы в ней не застаивались ядовитые испарения, а после Лжесвета ношу только дешевые кольца. Кстати, что до ваших суставных болей… полагаю, несколько дней на море совершенно исцелят вас.
— Несомненно, — согласился Конте. — Морское путешествие, бесспорно, пошло бы мне на пользу, и я не упущу такую возможность.
— Вот и отлично, значит, мы пришли к согласию! — Локки подождал, пока слуга распахнет перед ним дверь из стекла и железа, кивнул сухо, но учтиво и пообещал: — Завтра я помолюсь за ваше здоровье, мой друг.
— Вы так добры, мастер Фервит, — почти бессознательным движением старый слуга стиснул рукоять кинжала. — Хотя я бы советовал вам помолиться за себя самого.
Локки неспешно шагал на юг, с Дюроны в сторону Серебристой рощи, следуя тем же путем, который они с Кало проделали несколько ночей назад. Ветер Палача усилился, и Локки чудилось, будто шорох и шелест листьев — это вздохи невидимых существ, таящихся в зелени.
Почти семнадцать тысяч полновесных крон меньше, чем за неделю; игра с доном Сальварой оказалась куда выгоднее, чем он предполагал изначально. Локки почти не сомневался, что без особого риска сумеет по меньшей мере еще раз вытряхнуть деньги из Сальвары. Именно так он формулировал текущую задачу — перевалить за двадцать две или двадцать три тысячи, а затем исчезнуть. Залечь на дно, расслабиться и оставаться в стороне, пока не уляжется «сумятица с Серым Королем. А уж затем — если будет на то воля Богов — как-нибудь отменить помолвку с Наццей. Отговорить капу Барсави, причем сделать это деликатно, не хватая старика за задницу… Локки вздохнул.
Наступление истинной ночи не означало внезапного исчезновения Лжесвета. Он никогда не исчезал просто так, а словно отступал, вползая обратно в Древнее стекло, как ссуда в руки жадного заимодавца. Тени ширились и росли, пока весь парк не оказался в их власти. В листве тут и там загорались изумрудные фонари с их мягким светом, пугающим и расслабляющим одновременно. Этого света хватало, чтобы рассмотреть мощеные дорожки, вьющиеся меж деревьев и изгородей. Локки чувствовал, как накопившееся напряжение постепенно отпускает его, вслушивался в приглушенный хруст гравия под своими туфлями и с удивлением осознавал, что в эти минуты ощущает почти полное умиротворение.
А что еще надо? Он жив, богат и самостоятелен; он сам принял решение не прятаться от опасности, надвигающейся на Благородных Подонков. На какой-то краткий миг, посреди огромного города с населением в восемьдесят восемь тысяч, с его дыханием, вонью, вечным шумом, торговлей и техническими приспособлениями, Локки вдруг показалось, что он совсем один на всем свете.
Волосы на голове у Локки встали дыбом. Старый, холодный страх, вечный спутник одиноких людей, внезапно ожил в нем. Стоял тихий летний вечер, вокруг безмятежно шелестела Серебристая роща — самый безопасный из всех общественных парков Каморра. Его постоянно патрулировали «желтые куртки» с фонарями на шестах. А сколько здесь обычно крутится молодых аристократов обоего пола! Шагу ступить невозможно, чтобы не наткнуться на парочку, которая прогуливается в поисках уединенного уголка.
Локки окинул быстрым взглядом лабиринт извилистых дорожек: он и вправду был совсем один в Серебристой роще. До него не доносилось ни звука шагов, ни голосов — лишь шелест листьев и жужжание насекомых. Вор повел правым предплечьем, и тонкий стилет вороненой стали скользнул из рукава прямо ему в ладонь. Крепко сжав в кулаке неразличимый издали клинок, Локки заторопился к южным воротам парка.
Поднимался туман, медленно сочился сквозь траву, словно испаряясь из нее. Несмотря на душный вечер, Локки пробирала дрожь. Туман казался неестественно плотным — кончика носа не разглядеть. Точно такой же туман окутывал город в последние несколько ночей. Но откуда он берется?
Вот и южные ворота парка. Локки стоял перед ними, рассматривая пустынную улицу и мост, чьи красные фонари мягко и зловеще светились в тумане.
Перед ним снова была Арка Древних, ведущая назад на Дюрону.
Выходило, что Локки каким-то образом сделал круг. Как это могло случиться? Сердце забилось, как сумасшедшее, затем в голове мелькнула спасительная мысль: донья София. Эта хитрая подлая шлюха что- то сделала с ним… Наверное, какое-то алхимическое чародейство на пергаменте. Чернила? Воск печати? Может быть, это яд, затмевающий разум перед тем, как убить человека? Или наркотик, изготовленный с целью обезопасить его? Мелкая, совершенно бесполезная месть обозленной женщины? Локки потянул руку за отворот камзола, к пергаменту… и промахнулся. Рука застыла в воздухе. Он сознавал, что делает все слишком медленно и неуклюже — его движения явно отставали от мыслей…
Под деревьями двигались какие-то люди. Один слева, другой справа…
Арка Древних куда-то пропала, Локки снова стоял один в самом сердце перепутанных тропинок, уставившись в темноту, подсвеченную только изумрудными фонарями. Усилием воли он заставил себя сдвинуться с места. Он крался, сжимая стилет в руке, тяжело дыша и едва не падая от внезапно нахлынувшей слабости. Мужчины в плащах: один слева, другой справа. Шаги по гравию, чужие… Темный контур арбалета, свет бьет в спины пришельцев… Голова закружилась.
— Мастер Бич, — раздался приглушенный мужской голос, — вам придется уделить нам час- другой.
— Спаси нас, Лукавый Хранитель, — выдохнул Локки. Затем неясные тени деревьев выплыли из его поля зрения, и он провалился во тьму.
Очнувшись, Локки обнаружил, что сидит. Очень странно… С ним и раньше случались провалы в забытье после раны или наркотика. Но сейчас все было тначе — точно какой-то экспериментатор попросту щелкнул рычажком и снова включил его сознание. Или шаловливый мальчишка разом выдернул затычку из вераррских водяных часов.
Локки огляделся и понял, что сидит за столом, на простом стуле, в комнате самой обычной таверны. Он разглядел стойку, очаг и другие столы, но все было запустелым и сырым, пахло пылью и плесенью. В глаза светил мигающий желтый огонек масляной лампы. Стекла на окнах казались затуманенными или смазанными каким-то жиром. Они отражали свет и не позволяли выглянуть наружу.
— За вашей спиной взведенный арбалет, — донесся голос сзади, с совсем близкого расстояния. Судя по всему, он принадлежал еще не старому мужчине, образованному, определенно каморрцу, но с каким-то странным акцентом. Возможно, этот человек долгое время прожил в другой стране? Как Локки ни старался, он не мог узнать этот голос. — Лучше не дергайтесь, мастер Бич.
По спине Благородного Подонка пробежал холодок. Он напрягся, припоминая последние секунды в парке: вроде бы один из этих людей еще там назвал его Бичом. Он с трудом проглотил комок в горле.
— Почему вы так ко мне обращаетесь? Мое имя Лукас Фервит. Я эмберлинский подданный, служащий дома бел Аустеров.
— Вполне убедительно, мастер Бич. Не знай я доподлинно, кто вы такой, наверняка бы поверил. Акцент неплох, а упорство, с которым вы кутаетесь в эту черную шерсть, заслуживает уважения. Неудивительно, что дон Лоренцо и донья София пребывали в заблуждении — пока вы сами их не разубедили.
Это не Барсави, с отчаянием осознал Локки. Там все было бы по-другому. Барсави предпочел бы провести дознание сам. Благородные Подонки корчились бы в недрах Плавучей Могилы, а рядом стоял бы
