владения. — Это необходимая маскировка. Видишь ли, порой к нам заглядывает то отец-попечитель, то какой-нибудь бродячий священник из ордена Переландро, и будет лучше, если они увидят то, на что рассчитывают.

Личное ложе Цеппа (как рассудил Локки, исходя из длины цепи, ведущей к кандалам в соседней комнате) располагалось поверх куска скальной породы, выступающей из стены на манер естественной полки. Засунув руку под кипу несвежих одеял, священник что-то повернул — раздался металлический щелчок, после чего верх постели откинулся, как крышка гроба. Выяснилось, что ложе представляет собой деревянную панель, посаженную на металлические петли. Из-под нее лился золотистый свет и целый букет ароматов, свойственных высококлассной каморрской кухне. Тут у Локки не имелось сомнений — именно такие запахи приносил ветер, дующий с Альсегранте, так же пахло из открытых дверей городских гостиниц и особняков.

— Вперед! — взмахнул рукой Цепп. Мальчик опасливо заглянул под откинутую крышку. Там обнаружилась деревянная лестница, которая спускалась футов на двадцать, заканчиваясь на отполированной деревянной площадке. — Хватит пялиться, полезай внутрь!

Локки повиновался. Ступеньки оказались широкими и совсем невысокими, спускаться было легко. Вскоре мальчик уже стоял в начале высокой галереи, которая, казалось, перенеслась сюда из герцогской башни. Насчет покрытия он не ошибся: пол действительно устилали доски из золотистого полированного дерева, тихонько поскрипывая под ногами. Стены и арочные перекрытия были целиком вырезаны из золотисто-молочного стекла, которое испускало слабое мерцающее свечение. Оно напоминало солнечные лучи, в ненастный день пробивающиеся сквозь пелену облаков. Казалось, свет идет отовсюду и ниоткуда — светились сами стены.

Скрип ступенек и стариковское кряхтенье дали понять, что отец Цепп спускается следом. Звук его шагов сопровождался тихим звяканьем. Локки заметил, что священник тащит джутовый мешок с пожертвованиями горожан. Через минуту Цепп спрыгнул с лестницы и оказался рядом с мальчиком. Он потянул за веревку, привязанную к лестнице, и крышка с фальшивой постелью вновь захлопнулась.

— Что скажешь? По-моему, здесь несколько приятнее.

— Да. — Локки провел рукой по идеально гладкой поверхности стены — она была ощутимо прохладной. — Это ведь Древнее стекло?

— Да уж не штукатурка, — проворчал Цепп, подталкивая мальчишку налево по коридору, который заворачивал за угол. — Тут повсюду Древнее стекло. Подвал вроде как вырезан в нем, а наземная часть храма — само здание — служит своего рода затычкой, наглухо запирающей это подземелье. Причем, насколько я могу судить, в стенах нет ни единой трещинки, ни одного разлома, кроме нескольких туннелей, которые ведут в другие весьма любопытные места. Благодаря такой конструкции подземные помещения всегда остаются сухими, сюда не просачивается ни капли воды, даже во время наводнений. Опять же никаких крыс, тараканов и прочей подземной пакости. Здесь можно спокойно жить и заниматься своими делами.

Мальчик прислушался. Из глубины коридора доносился звон металлических кастрюль и приглушенное хихиканье братьев Санца. Пройдя несколько шагов и завернув за угол, священник с Локки очутились в достаточно удобной кухне. Высокие деревянные шкафы вдоль стен, в центре стоит длинный стол из ведьмина дерева, окруженный стульями с высокими спинками. Разинув от удивления рот, мальчик рассматривал их черную бархатную обивку и золотые вензеля на дереве. Вот так кухонька!

Кало и Гальдо хлопотали возле кирпичной полки, центральную часть которой занимала огромная плита из белого алхимического камня. Близнецы переставляли на ней сковородки и что-то нарезали, звеня ножами. Локки знал об удивительных свойствах этого диковинного материала — ему и раньше доводилось видеть небольшие кусочки алхимического камня. Если плеснуть на него водой, камень раскалялся и давал устойчивое бездымное тепло. Но этот образец поражал своими размерами: плита весила, наверное, не меньше самого отца Цеппа. На глазах у Локки один из братьев (Кало или Гальдо?) приподнял сковороду и подлил воды из кувшина прямо на шипящую поверхность. Тут же от нее поднялся поток пара, щедро сдобренный такими запахами, что рот у мальчика мгновенно наполнился слюной.

Над столом из ведьмина дерева сияла удивительная люстра — стеклянная, с дугами из чистого золота. Уже позже, став постарше, Локки узнал, что называется она армиллярной сферой.[1] В самом центре устройства находился алхимический шар, изображающий Солнце, который испускал бело-бронзовое свечение. Вокруг него на концентрических стеклянных кольцах, соответствующих небесным орбитам, располагалась их земля и прочие планеты со спутниками, включая три земные луны. Все вместе составляло довольно точную копию небесной сферы. На ее внешних границах поблескивали сотни мелких звездочек, выглядевших так, будто брызги раскаленной магмы внезапно застыли на лету. Свет играл и блестел на всех гранях люстры, но было в нем что-то неправильное. Казалось, что стены и потолок вытягивают свет из алхимического солнца, поглощая его и перераспределяя по всей поверхности Древнего стекла в этом диковинном подземелье.

— Добро пожаловать в наш настоящий дом, маленький храм, посвященный Благодетелю! — Цепп скинул на стол мешок с монетами. — Наш официальный покровитель Переландро придерживается точки зрения, будто благочестие предполагает аскетизм, то есть отказ от мирских благ. Мы же здесь, внизу, выражаем свое понимание вещей через их приятие… если ты понимаешь, о чем я. Эй, мальчики, полюбуйтесь — он пережил-таки свое собеседование!

— Мы и не сомневались, — заявил один из близнецов.

— Ни секунды, — поддержал его другой.

— А еще нам не терпится услышать, за какие-такие проделки его выперли с Сумеречного холма, — как водится, хором закончили братья.

— Узнаете позже, когда станете старше. Много старше! — отрезал священник, покачав головой и бросив выразительный взгляд на Локки, словно желая убедиться, что тот его понял. — Сдается мне, Локки, ты понятия не имеешь, как накрывать на стол?

Мальчик отрицательно помотал головой, и Цепп повел его к высокому шкафчику, стоящему слева от плиты. Внутри на полке хранились стопки фарфоровых тарелок с ручной росписью. Достав одну из них, священник предъявил своему новому питомцу герб в центре тарелки: рука в рыцарской перчатке сжимает стрелу и виноградную лозу. По краю шла золотая каемка.

— Позаимствована в бессрочное пользование у доны Изабеллы Манечеццо, вдовствующей тетушки нашего герцога, — пояснил Цепп. — Пожилая бездетная госпожа вряд ли устраивала шумные пиры, поэтому эти чудесные тарелки были ей совсем ни к чему. Готов поспорить, что она ими ни разу не пользовалась. Видишь — наши действия, которые со стороны могут показаться жестокими и несправедливыми, на поверку весьма разумны и целесообразны. Все дело в правильной точке зрения. Вот тебе, кстати, великолепный пример, показывающий отношение нашего Благодетеля к жизни. По крайней мере, то, как я его вижу — разница невелика.

Священник передал тарелку Локки (тот судорожно вцепился в реликвию, пожирая глазами золотую кайму фарфорового чуда) и любовно погладил полированную столешницу из ведьмина дерева.

— А этот стол когда-то принадлежал Мариусу Кордо, известному тал-вераррскому торговцу, и занимал почетное место в огромной каюте трехпалубного галеона. Видел бы ты это судно… Грандиозно! Восемьдесят шесть весел! Мы не слишком поладили с его хозяином, поэтому я обчистил корабль — забрал старинные кресла, ковры, гобелены, всю дорогую одежду… Деньги не тронул — у меня были свои принципы. И все украденное отправил на дно Медного моря, оставив себе лишь этот стол. Теперь посмотри на это. — Священник ткнул пальцем в сторону люстры. — По заказу старого дона Левиана ее перевозили по суше в охраняемой повозке. И, представь себе, в дороге драгоценный груз непонятным образом исчез — в пункт назначения прибыл пустой ящик с соломой. — Цепп достал еще три тарелки и передал их мальчику. — Черт побери, я был виртуозом в былые времена, когда еще зарабатывал на пропитание ОБЫЧНЫМ воровством!

— Ой… — Локки опасливо прижал к себе тяжелые тарелки.

— Поставь одну там — для меня. — Небрежным жестом старик указал на стул, стоящий во главе стола. — Еще одну — слева, это будет твое место. Оставшиеся две справа, для Кало и Гальдо. И запомни, как если бы ты был моим слугой — это наша повседневная столовая посуда. Сможешь повторить?

— Повседневная столовая посуда.