грузовых машин, и мне пришлось уходить в сторону и тормозить. Когда я опять заглянул в зеркало, ее глаза были все еще закрыты.

— Он ушел, — сказала она, — он решил, что подвел меня, и сделал благородный жест, бросив тогда, когда он мне особенно нужен.

Сама мысль, будто Чатски может быть хоть кому-то нужен, не говоря уж о том, что «особенно», казалась мне маловероятной, но я подыграл сестре.

— Сестренка, с тобой все будет в порядке, — сказал я, пытаясь подобрать правильные слова. — Тебя посмотрят в Джексоне, но я уверен: волноваться не о чем и уже завтра ты появишься на работе, а дальше — как обычно, и…

— Я беременна, — оборвала она меня.

Я не нашелся с ответом.

Чатски действительно ушел. Дебора оказалась права. Через несколько недель стало ясно, что он не вернется, и разыскать его она не смогла. Она пыталась, разумеется, со всем усердием очень упрямой женщины и, по совместительству, очень хорошего полицейского. Но Чатски провел жизнь в секретных операциях, и плавал так глубоко, что сети Деборы не могли его достать. Мы даже засомневались, была ли Чатски его настоящей фамилией; возможно, он уже и сам не знал. В общем, он исчез так, будто его никогда и не существовало.

Дебора оказалась права и насчет всего остального. Скоро все заметили, что брюки стали ей тесноваты, а обычные простые рубашки сменились свободными предметами одежды ярких расцветок, которые обычно она не надела бы даже для того, чтобы посетить вытрезвитель. Дебора была беременна и намеревалась рожать вне зависимости от наличия Чатски рядом.

Сначала я беспокоился, что ее статус незамужней матери повлияет на положение на работе: копы обычно довольно консервативны, — но, вероятно, я отстал от времени. Согласно новой редакции Семейных Ценностей, забеременеть без мужа не считалось чем-то плохим, если не делать аборт, и репутация Деборы даже улучшалась по мере роста ее живота.

Предположительно, беременный детектив способен вызвать достаточно сочувствия и убедить кого угодно в виновности подозреваемого, — но на слушании по вопросу о залоге адвокаты сумели сыграть на том, что Джо недавно потерял жену: мачеха Бобби, которая воспитала его и так много для него значила, трагически покинула сей мир. Они невероятным образом забыли упомянуть о занятии, которому она предавалась в момент гибели: пытки и убийство нескольких ни в чем не повинных людей — к примеру, единственного и неповторимого Декстера. Судья назначил залог в пятьсот тысяч долларов, что было мелочью для семьи Акоста, и Бобби радостно выбежал из зала суда прямо в объятия любящего отца, как мы и предсказывали.

Дебора пережила это легче, чем я ожидал. Она выругалась пару раз, но, в конце концов, это Дебора, и в общем-то она не сказала ничего страшнее, чем:

— Ну, твою мать, маленькая мразь и на этот раз отделается.

Высказавшись, она посмотрела на меня, и мне не оставалось ничего другого, кроме как согласиться с ней.

Бобби оставили на свободе до суда, который мог быть назначен через несколько лет, принимая во внимание калибр адвоката, которого нанял его отец. К тому времени все занятные газетные заголовки вроде «Карнавал каннибалов» или «Кровавые флибустьеры» забудутся, и деньги Джо с легкостью сведут обвинения к охоте в не сезон, а наказание — к двадцати часам общественных работ. Горькая пилюля для нас с Деборой, но такова жизнь на службе у этой шлюхи — правосудия Майами, однако ни на что другое мы не рассчитывали.

В общем, жизнь вернулась в свою колею, и ход ее измерялся увеличением талии Деборы, заполненностью ведра для подгузников Лили-Энн и визитами дяди Брайана по пятницам в качестве украшения нашей недели. Пятница стала идеальным днем для встреч с ним — кроме всего прочего, в этот день Деб ходила на занятия для будущих матерей, и, таким образом, шансы на ее внезапный приход, который очень смутил бы моего брата, уменьшились. С технической точки зрения он действительно пытался ее убить несколько лет назад, и я знал, она не из тех, кто склонен прощать людям их ошибки. Брайан планировал провести здесь еще какое-то время — вероятно, ему понравилась роль дядюшки и старшего брата. Кроме того, Майами, разумеется, его родина, и он верил, что даже при текущем состоянии экономики сможет найти здесь работу, которая соответствовала бы его навыкам. Сейчас у него имелось достаточно денег, чтобы продержаться на плаву еще какое-то время. Каковы бы ни были ее прочие недостатки, талант Алана умела вознаграждать довольно щедро.

К моему удивлению и неприятному беспокойству, спустя какое-то время к удобным и размеренным ритмам моей удобной и размеренной жизни в качестве обычного человека начал примешиваться еще один. Я начал замечать, как сзади за шею меня кто-то подергивает, поначалу очень мягко, ненавязчиво. Я, конечно, не о физической шее и вообще не о физических ощущениях. Просто… что-то стояло позади меня… и?

Я оборачивался и озадаченно всматривался в пустоту, но ничего не видел и относился без внимания к этому чувству как к игре воображения или проблеме с нервами после всего, что мне пришлось пережить. В конце концов, бедняжке Декстеру и впрямь пришлось нелегко. Любой станет нервным после таких физических и моральных испытаний. Все предельно ясно, абсолютно нормально, говорить здесь не о чем. Я старался тут же забыть об этом, и мой жизненный цикл, состоящий из работы, игр с детьми, телевизора, сна и снова работы, возобновлялся до следующего раза, когда я внезапно останавливался, чем бы ни был занят, и прислушивался к безмолвному голосу.

Так продолжалось несколько месяцев. Моя жизнь становилась все скучнее и скучнее, а Деб все больше и больше, пока не доросла до того, чтобы назначить дату вечеринки по поводу появления моего будущего племянника на свет. Я сидел с приглашением в руке и размышлял о том, какой бы подарок преподнести ей в честь радостного события, когда меня вновь позвал неслышимый голос. На этот раз, обернувшись, я увидел его источник в окне.

Луна.

Полная, яркая, очаровательная луна нахально заглядывала ко мне в окно.

Зовущая, манящая, сияющая, улыбающаяся мне, прекрасная, яркая луна своим змеиным голосом, сотканным из стали и теней, шептала нежные глупости, тихо повторяла два слога моего имени своим прежним голосом, наводившим мысли о тьме и почерневших от страха или предвкушения наслаждения глазах, таким знакомым, таким успокаивающим голосом. Как ни странно, я соскучился по нему.

Здравствуй, старый друг.

Вновь я услышал, как где-то в темных подвалах моего разума шуршат, раскрываясь, кожистые крылья. А веселый шепот Пассажира предлагает забыть месяцы пренебрежения друг другом и отметить новую встречу.

Пришло время, говорит он, слегка взволнованный тем, что может случиться. Сейчас самое время.

Я думал, с этим покончено, шорох крыльев Пассажира и свист ножа больше не прозвучат в моей жизни, но ошибался. Я все еще чувствовал это притяжение, ощущал, как манит меня к себе эта толстая кроваво-красная луна, висящая, гнусно ухмыляясь, в моем окне, как искушает она меня совершить то, что я должен. И сделать это немедленно.

Сейчас.

Какие-то маленькие, еще не успевшее толком повзрослеть части моей новой человеческой личности попытались протестовать, утверждая, что я не могу, не имею права, не должен, у меня есть обязанности перед семьей. Я держал в руке одно из них — приглашение. Скоро на свет появится новый Морган, новая жизнь, о которой надо заботиться, — это не та обязанность, к которой можно подходить без должной ответственности. Только не в этом жестоком и опасном мире. Но этот жаркий шепот все громче: так оно и есть, мир соткан из опасностей и жестокости, это правда. Поэтому мы поступаем очень благородно, делая