— Ты ведь был у нее за партнера! — Коултера, как видно, до сих пор терзала мысль о священных узах партнерства, так что я прикусил губу и сдержался, несмотря на сильное желание кое-что ему сказать. Через пару секунд он продолжил: — Значит, дверь открылась и… Дончевич ткнул ее ножом?

— Дверь открылась, и Дебора достала свой значок, — поправил я.

— Ты точно видел?

— Да.

— С такого расстояния?

— У меня хорошее зрение, — пояснил я. Неужели все меня будут сегодня бесить?

— Ладно. А потом что?

— Потом… — сказал я, воспроизводя момент в памяти с ужасающей ясностью, как в замедленной съемке, — Дебора упала. Попыталась подняться, но не смогла. Я побежал на помощь.

— И этот хмырь все время был там?

— Нет. Он скрылся в доме, а потом снова вышел, когда я подбежал к Деборе.

— Угу… — пробормотал Коултер. — Сколько времени его не было?

— Секунд десять максимум, — прикинул я. — Какая разница?

Коултер вытащил изо рта зубочистку и уставился на жеваный кончик. Очевидно, зрелище было ужасное; он с минуту подумал и швырнул зубочистку в корзину для мусора. Разумеется, промахнулся.

— В этом-то и сложность… Отпечатки на ноже — чужие.

Где-то с год назад мне удаляли зуб в стоматологии, под наркозом. Теперь я на секунду вновь почувствовал то неприятное головокружение.

— От… кхм… отпечатки?..

— Ага, — ответил Винс, прихлебывая лимонад. — Мы взяли его «пальчики» при аресте. Естественно. — Он утерся рукавом рубашки. — И сравнили с теми, что на рукоятке… Представь, не те! Вот я и думаю, какого дьявола… понимаешь?

— Естественно, — поддакнул я.

— Вот я и думаю… а если их двое было? Потому что по-другому не получается, верно? — Он пожал плечами и, к несчастью для всех нас, вытащил из кармана рубашки еще одну зубочистку и снова принялся ее жевать.

Мне даже пришлось прикрыть глаза, чтобы все обдумать без помех. Я снова проиграл всю сцену в памяти: Дебора ждет у двери, дверь открывается. Дебора показывает свой значок и внезапно падает… Нет, ничего такого не помню, лишь силуэт мужчины, без подробностей.

Дверь открывается, Дебора показывает свой значок, мужской силуэт… Больше ничего. Темные волосы и светлая рубашка — по таким приметам кто угодно подойдет, включая Дончевича, которого я и треснул по башке мгновение спустя.

— По-моему, никакого второго человека не было. — В конце концов Коултер — представитель (хоть и уродливый, но представитель) правды, справедливости и «Американского образа жизни». — Хотя, честно говоря, на сто процентов не уверен. Все произошло слишком быстро.

Коултер прикусил зубочистку и пожевал губами, словно забыл, как говорить.

— Если их было двое… — в конце концов выдавил он.

— Не исключено, — признал я.

— Один ударил — и давай бежать, типа, ааа, что я сделал! А второй бежит к дверям посмотреть, и тут ты ему вмазал.

— Возможно, — согласился я.

— Их было двое, — повторил он.

Я молча сидел и наблюдал, как дергается зубочистка. Оказывается, прежний мой внутренний дискомфорт — это еще цветочки по сравнению с нарастающим во мне тревожным водоворотом. Если отпечатков Дончевича на ноже не оказалось, значит, Дебору ранил не он — это элементарно, мой Дорогой Декстер. А если Дебору ранил не он, значит — он невиновен, а я совершил очень большую ошибку.

С другой стороны, мне-то какое дело? Декстер делает что должно с теми, кто вполне этого заслуживает, и по одной-единственной причине: благодаря обучению у Гарри. А уж Темному Пассажиру вообще все равно с кем — он согласен на кого угодно. Наш Путь — всего лишь ледяная логика ножа, которой научил меня Гарри.

Однако от мысли о возможной невиновности Дончевича просто голова шла кругом.

Коултер снова бросил жеваную зубочистку в мусор.

И снова промахнулся.

— А где тогда второй? — спросил он.

— Не знаю, — ответил я. И я действительно не знал. Но ужасно хотел это выяснить.

Мои коллеги часто жалуются на хандру, а я всегда считал себя счастливчиком, благословляя собственную неспособность дать приют какой-то хвори со столь неаппетитным названием. Однако сегодня последние несколько часов рабочего дня нельзя было охарактеризовать никак иначе. Декстер — Рыцарь Сияющего Ножа, Декстер — Демон Ночи, Декстер Доблестный, Догадливый, Бездушный — хандрил. Я сидел за столом и гонял туда-сюда скрепки. Ох если бы только с такой же легкостью удалось выкинуть картинки из памяти: Дебора падает; я бью ногой в затылок Дончевича; взмах ножа — вверх; пила опускается — вниз…

Хандра. Как глупо и стыдно.

Ладно, строго говоря, Дончевич как бы невиновен.

Я совершил одну дурацкую ошибку. Большое дело! Никто не идеален! К чему притворяться? Неужто я стану изображать раскаяние в том, что оборвал невинную жизнь? Нелепо. Да и, коли уж на то пошло, разве такую невинную? Дончевич развлекался с мертвыми телами, причинил городскому бюджету и туристической отрасли нашего штата убытков на миллионы долларов. Полным-полно других людей в Майами с удовольствием прикончили бы этого типа, лишь бы только все прекратить.

Я ведь никогда не притворялся, будто обладаю хоть какой-то истинной человечностью, и, уж конечно, никогда не уговаривал себя, что делаю все правильно, лишь на том основании, что мои приятели по играм вылеплены из того же теста. Я всегда подозревал, что в мире без меня жилось бы много лучше. Обратите внимание, я, собственно, и не надеялся улучшить мир. Мне хотелось удержаться здесь как можно дольше, потому что после смерти либо все навсегда исчезнет, либо… Декстера ждет теплый сюрприз. Даже и не знаю, что тут выбрать.

В общем, не было у меня иллюзий относительно самооценки.

Я делал свое дело и не ждал благодарностей. Однако с самого первого раза действовал по правилам, которые установил Святой Гарри, мой практически идеальный приемный отец. А в этот раз я правила нарушил и, по непонятным мне самому причинам, почувствовал, что заслуживаю поимки и наказания. И все никак не получалось убедить себя, что эти ощущения нормальны и полезны.

В общем, я боролся с хандрой до конца рабочего дня, а после, так и не дождавшись прилива сил, поехал в больницу. В пробках настроение мое тоже не улучшилось. Машины двигались слишком… механически, без истинной, убийственной ярости. Какая-то тетка меня подрезала и кинула в мое лобовое стекло половинкой апельсина, потом мужик на фургоне пытался оттереть меня в кювет, но делали они все это машинально, как бы без души.

Когда я вошел в палату к Деборе, Чатски спал на стуле и храпел так громко, что аж стекла дребезжали. Так что я посидел немного один, наблюдая, как у Деборы вздрагивают веки. Может, это хороший признак, свидетельствующий о том, что пациентка пошла на поправку? Интересно, как Дебора воспримет мою незначительную ошибку, когда придет в себя? Учитывая, как она себя вела со мной до ранения, вряд ли стоит ждать особого понимания. В конце концов, сестра сама, совсем как я, всю жизнь жила под Тенью Гарри; раз уж даже она едва выносит то, что Гарри полностью одобрил, то уж нечто, хоть чуть-чуть выбивающееся за тщательно им самим выставленные рамки, ни за что не потерпит.