обыкновенный убийца, то эксперимент не имел смысла. Оскар посмотрел на кубик, представив, что глаза его испускают мощный луч.
Ноль реакции. Оскар положил кубик в карман и встал, отряхивая песок со штанов. Бросил взгляд на ее окна. Жалюзи были по-прежнему опущены.
Он пошел домой, предвкушая, как засядет за альбом, вырезая и наклеивая туда статьи об убийстве в Веллингбю. Со временем их может стать гораздо больше. Особенно если такое повторится. Ему хотелось, чтобы это повторилось. Желательно в Блакеберге.
Чтобы в школу приехали полицейские, а учителя ходили с серьезным и озабоченным видом. Чтобы в воздухе витал скорбный настрой. Ему нравилась такая атмосфера.
— Это последний раз. И не уговаривай.
— Хокан…
— Нет. Нет и все.
— Я умру.
— Умирай.
— Ты правда этого хочешь?
— Нет. Я этого не хочу. Но ты же можешь… сама.
— У меня нет на это сил. Пока.
— У тебя достаточно сил.
— Для этого — нет.
— Ну, тогда не знаю. Но больше я этого делать не буду. Это так мерзко, так…
— Я знаю.
— Нет, не знаешь. Для тебя все по-другому, для тебя…
— Да что ты знаешь о том, каково это для меня?
— Ничего. Но ты по крайней мере…
— Ты что, думаешь, мне это нравится?
— Не знаю. Нравится?
— Нет.
— Понятно. Короче, как бы там ни было, я больше этого делать не буду. Может, конечно, у тебя были другие, у которых это лучше получалось… Были?
— Да.
— Вот как, значит.
— Хокан…
— Я тебя люблю.
— Да.
— А ты меня любишь? Хоть немного?
— Ты сделаешь это еще раз, если я скажу, что люблю?
— Нет.
— Но, по-твоему, я все равно должна тебя любить?
— Ты любишь меня, только когда я помогаю тебе выжить.
— Да. А разве не в этом заключается любовь?
— Если бы я знал, что ты меня любила бы и без этого…
— То что?
— Может, я бы это и сделал.
— Я тебя люблю.
— Я тебе не верю.
— Хокан. Еще пару дней я, может, и протяну, но потом…
— Тогда советую меня скорее полюбить.
Вечер пятницы в китайской забегаловке. На часах без четверти восемь, вся компания в сборе. За исключением Карлссона, оставшегося дома, чтобы посмотреть «Угадай мелодию», — ну, оно и к лучшему. От него все равно никакого проку. Вечно возникает под самый конец, когда все уже расходятся, и давай хвастаться, сколько вопросов он отгадал.
За угловым столиком на шестерых, что у самой двери, сидят Лакке, Морган, Ларри и Юкке. Юкке с Лакке обсуждают, какие рыбы одинаково хорошо себя чувствуют и в пресной, и в соленой воде. Ларри читает вечернюю газету, а Морган сидит и качает ногой в такт воображаемой музыке, — по крайней мере, явно не той, что тихонько доносится из скрытых колонок забегаловки.
На столе перед ними почти полные кружки пива. На стене над барной стойкой висят их портреты.
Владельцу ресторана пришлось бежать из Китая во времена культурной революции из-за его карикатур на представителей власти. Сейчас же он оттачивает талант на постоянных посетителях. На стене висят двенадцать дружеских шаржей, нарисованных фломастером.
Здесь вся их компания, включая Виржинию. Мужские физиономии крупным планом, и в каждом шарже схвачена какая-нибудь характерная черта.
Два оттопыренных уха, обрамляющие морщинистое, впалое лицо Лассе, придали ему явное сходство с дружелюбным, но голодным слоном.
Мохнатые сросшиеся брови Юкке превратились в розовый куст, в котором угнездилась какая-то пташка, — вероятно, соловей.
Морган за свою манеру одеваться вышел похожим на позднего Элвиса. Здоровые бакенбарды и эдакий характерный прищур героя-любовника: «Hunka-hunka-burnin-looooove, baby». Голова на маленьком теле, застывшем в узнаваемой позе с гитарой в руках. Моргану этот портрет нравится даже больше, чем он готов признать.
Лакке, как всегда, выглядит озабоченным. В его огромных глазах страдание, в зубах сигарета, дым которой серой тучей собрался у него над головой.
И только Виржиния нарисована в полный рост. Облаченная в вечернее платье с блестками, она стоит, раскинув руки и сверкая, как звезда, а вокруг — стадо свиней, в недоумении взирающих на нее. По ее просьбе автор сделал точную копию шаржа, которую она забрала домой.
Есть там и другие. Кто-то выпал из компании, кто-то перестал заходить. Кто-то умер.
Чарли поскользнулся на ступеньках у своего подъезда, возвращаясь домой из ресторана. Расшибся о крашеный бетон. Огурец заработал цирроз печени и умер от внутреннего кровоизлияния. Как-то однажды за пару недель до смерти он задрал рубашку и показал красную паутину сосудов, расходившуюся от пупка. «Чертовски дорогая татуировка», — пошутил он, а вскоре его не стало. Они помянули его, выставив на столе его портрет и весь вечер поднимая за него тосты.
А вот портрета Карлссона там нет.
Эта пятница станет их последней встречей. Один из них завтра навеки покинет этот мир. Оставит после себя память в виде портрета на стене. И ничего уже не будет как прежде.
Ларри опустил газету, положил очки на стол и отхлебнул пива из кружки.
— Дела, мать твою. Это что же у человека должно в башке твориться?
Он показал газетный заголовок:
«ДЕТИ В ШОКЕ».
Под заголовком — фотография учащихся школы в Веллингбю, а рядом снимок поменьше — мужчина средних лет.
— Это что, убийца?
— Да нет, это директор школы.
— А выглядит как убийца. Типичный маньяк.
Юкке протянул руку к газете:
