зомби, пожирающего людей, пока он не велел им заткнуться. Они еще поржали, и, чтобы доказать им, что он и не думал бояться, парень склонился над жалкими останками одного из мертвецов — маленькой старушки с переломанной рукой, закинутой за голову, — и поднес укушенную руку к ее зубам:

— Ням-ням, хочешь кушать?

Старуха только хлопала разбитыми губами, из-за которых выглядывали редкие зубы, словно рыба, выброшенная не берег. Парень с улыбкой взглянул на своих товарищей, и тут произошло то, о чем Флора мечтала всеми силами души: старуха вцепилась уцелевшими пальцами в руку парня и впилась зубами в мякоть предплечья.

Парень заорал и, оступившись, упал, но тут же вскочил на ноги. Челюсти старухи не ослабили своей хватки, и старуха, как сломанная кукла, повисла на его руке.

— Да помогите же! — заорал парень, пытаясь стряхнуть ее с себя, и, хотя старуха давно уже превратилась в мешок разбитых костей, зубы ее намертво вцепились в свою жертву, и теперь она болталась в воздухе, словно подвешенная за веревочку.

Остальные отшвырнули в сторону свои сигареты, схватились за биты и принялись ими орудовать. В теле старухи не осталось уже ни одной целой кости, и в воздухе раздавались лишь глухие удары, словно кто-то выбивал мокрый ковер. В конце концов один из ударов пришелся ей по шее, и старуха отлетела в сторону, рухнув на землю.

С дикими воплями и завываниями парень тряс рукой, из которой был вырван приличный кусок мяса. Он кружился на месте, подпрыгивая и топая ногами, словно хотел улететь, исчезнуть, очутиться где угодно, только не здесь.

По его плечу стекала кровь, и Маркус снял с себя рубашку, оторвал и без того порванный рукав и сказал:

— Пошли, это надо перевязать...

Пострадавший словно не слышал. В приступе маниакальной ярости парень открыл свой рюкзак, вытащил два пластиковые бутылки, открутил крышки и принялся поливать какой-то жидкостью еще трепещущие, расползающиеся тела.

— Ну я вам сейчас покажу, твари! — Он носился по кругу с бутылками в руках до тех пор, пока они не опустели. — Посмотрим, как вы после этого будете кусаться!

Флора постепенно выходила из паралича; остальные четверо слегка успокоились, утомившись после битвы, и только истерия агонизирующих мертвецов пронзительным воплем раздирала мозг, как пила по металлу.

О нет...

Это были не мертвецы. Это был тот самый звук. Флора ничего не могла поделать, она все равно не смогла бы остановить парней — было слишком поздно. Она огляделась по сторонам и в противоположном конце двора увидела свою копию, медленно приближающуюся к фонарю. Какая-то сила по-прежнему не давала смотреть в ту сторону, заставляла отводить глаза, но Флора почти уже привыкла — она задвинула вой в глубину своего сознания, не теряя способности мыслить.

Сделай же что-нибудь, ну же, — думала она, обращаясь к фигуре, которая в мгновение ока оказалась возле груды тел как раз в тот момент, когда парни вытащили из рюкзака коробок со спичками. Они ее не видели, но явно слышали звук, что-то уловив краем глаза, потому что тут же завопили:

— Это еще что?! Черт, вот черт!!!

Смерть раскинула руки в стороны, как будто приглашая мертвецов в свои объятья, и, как загипнотизированная, Флора последовала ее примеру, словно была ее отражением. Парни зажгли спичку, и Смерть шагнула в гущу тел и наклонилась, перебирая руками, как будто собирала ягоды.

Спичка выписала в воздух дугу, и Флора закричала:

— Берегись! Беги!

В тот момент, когда спичка упала на землю, Смерть подняла голову и посмотрела Флоре прямо в глаза. Они были точной копией друг друга. В глазах Смерти не было никакой особой печали или черноты, это были самые обычные глаза, как у Флоры. На какую-то долю секунды они замерли, глядя друг на друга, словно делясь сокровенными секретами, но тут раздался взрыв, и между ними встала стена огня.

Парни стояли как вкопанные, уставившись в костер. Языки пламени взвились до самых крыш, но, как только бензинные пары испарились, огонь, шипя и стреляя искрами, принялся пожирать человеческую плоть, оставляя лишь почерневшие головешки.

— Пацаны, сваливаем!

Парни еще немного постояли у огня, словно пытаясь запечатлеть эту сцену в памяти, затем повернулись и побежали прочь. Маркус, с оголенным торсом, на мгновение остановился, посмотрел на Флору и поднял указательный палец, будто собираясь что-то сказать, но передумал и бросился вслед за своими приятелями. Несколько минут спустя Флора уже не могла различить их мыслей.

Пламя огня постепенно угасало. Звук затих, — значит, Смерть исчезла. Флора подошла к прогоревшему костру с редкими пляшущими язычками пламени, чувствуя сильный сладковатый запах, поднимающийся к небу. Костер даже не успел как следует разгореться, — по-видимому, в мертвецах было слишком мало мяса и жира.

Все было черно от сажи. Теперь уже дважды мертвые, мертвецы лежали скрючившись, с прижатыми к телу локтями и выставленными вперед кулачками, как будто бросая вызов темноте. Тошнотворный запах усилился, и Флоре пришлось прикрыть лицо отворотом пиджака.

Они же только что танцевали.

Грудь ее переполнило чувство, прямо противоположное трепету, который она испытала, наблюдая за танцем мертвецов, — безумная скорбь, скорбь за весь род людской и его горестный путь на этой земле. В голове мелькнула та же мысль, что и тогда, но уже наполненная совсем иным смыслом:

Так вот оно, значит, как.

Стуре все же удалось уговорить его поехать в клуб, о чем Давид уже пожалел. Оказалось, что Лео действительно на него рассчитывал, даже оставил сообщение на автоответчике, но Давид его не стал слушать. Он взял себе пива и направился к остальным в кухню. Со всех сторон посыпались соболезнования, смех и шуточки прекратились.

Серьезные разговоры в клубе были не приняты — здесь или шутили, или молчали. Сами по себе юмористы были, конечно, обычными людьми, не чуждыми нормальных человеческих чувств, но в коллективе они становились скоморохами, не способными задаваться вопросами, которые не укладывались в одну меткую остроту.

Перед самым началом выступления к Давиду подошел Бенни и сказал:

— Слушай, ты не обидишься?.. У меня там пара шуточек есть... Ну, про этих, оживших.

— Да нет, что ты, — ответил Давид. — Поступай, как считаешь нужным.

— Ну вот и хорошо, — лицо Бенни просветлело. — Понимаешь, такая тема, не смог устоять.

— Понимаю.

Давид почувствовал, что еще немного, и Бенни захочет испытать свои шутки на нем. Приподняв кружку с пивом, он пожелал Бенни удачи и отошел в сторону. Бенни скривился. Пожелать актеру удачи считалось плохой приметой, следовало говорить ни пуха, ни пера или что-нибудь подобное, и Давид об этом знал, и Бенни знал, что он об этом знает. Пожелать удачи было почти оскорблением.

Давид подошел к бару. Бармены с официантами ему кивали, но не подходили. Давид допил пиво и попросил Лео налить еще.

— Ну что, как дела? — спросил Лео, наливая пива.

— Идут, — ответил Давид. — Что тут еще скажешь.

Лео пододвинул к нему кружку с пивом. Вдаваться в подробности все равно не имело смысла. Лео вытер руки полотенцем и сказал: