Прошло уже сорок пять минут, но Анна все не возвращалась. Малер забеспокоился. Он вышел на балкон, вглядываясь в ее окна напротив. На какую-то секунду в нем взыграло отцовское нетерпение — нет, ну где она шляется?! — но он подавил его усилием воли. Нужно проявить терпение. Терпение и понимание.

Последние несколько лет Малер был Элиасу не столько дедом, сколько отцом, разве что жил отдельно. Возможно, он пытался наверстать упущенное — детство Анны совпало с расцветом его карьеры, и ему было не до нее. Он и дома-то почти не бывал.

Малер охотно приглядывал за Элиасом, забирал его из садика, что обеспечивало Анне относительную свободу. Распоряжалась она ей, правда, неважно, но Малер старался не судить ее строго. К тому же она все равно была глуха к его советам. В конце концов, кто был в этом виноват? Ее неумение брать на себя ответственность, неспособность довести до конца начатое дело или образование, удержаться на одной работе — все это были результаты воспитания. А кто ее воспитывал? Правильно, Густав Малер, многообещающий журналист.

Пока она росла, они пять раз переезжали с места на место — предложения работы были одно лучше другого, его приглашали во все более и более крупные издания. Когда Анне исполнилось десять и он наконец получил место в криминалистическом отделе газеты «Афтонбладет», Сильвия, его жена, не выдержала и бросила его — хотя, положа руку на сердце, он бросил ее еще задолго до этого.

Так что он, несомненно, внес свою лепту в формирование характера дочери. Анна полгода училась на психолога, после чего бросила институт, но полученных знаний ей оказалось достаточно, чтобы обвинить отца во всех своих бедах. В глубине души он был с ней согласен, но никогда в этом не признавался, полагая, что каждый человек сам в ответе за свою судьбу. Чисто теоретически.

Отношение Малера к дочери было неоднозначным. С одной стороны, он считал, что ей давно пора взять себя в руки и зажить наконец нормальной жизнью, перестать валить все с больной головы на здоровую. С другой стороны, он понимал, что сам виноват в том, что Анна вечно перекладывает ответственность на чужие плечи. Да, он, безусловно, признавал свою вину, но ей об этом было знать необязательно.

Малер прикурил сигарету. Не успел он сделать затяжку, как из подъезда Анны вышли трое. Он пригнулся, затушил сигарету о бетонный пол балкона — чтобы дым не засекли — и прислушался, пытаясь разобрать, не направляются ли они к его дому. Вроде бы нет. Они пересекли двор, продолжая беседу — о чем, он не расслышал. Малер оторвал почерневший кончик сигареты и, прикурив ее снова, сделал пару затяжек. Пальцы его дрожали.

Нужно срочно бежать. Срочно.

Он выдернул из розетки телефонный шнур и отключил мобильный, — не дай бог, кто-нибудь позвонит, только новостей ему сейчас не хватало. Пока он настраивал автоответчик, из коридора послышался шум — кто-то поворачивал ключ в замке. Малер застыл и сжал кулаки.

— Папа?

Кулаки его потихоньку разжались. Анна вошла в комнату с чемоданом в руках. Поставив чемодан на пол, она подошла к балконной двери и выглянула на улицу.

— Они ушли, — произнес Малер. — Я сам видел.

Губы Анны были искусаны до крови.

— Всю квартиру обыскали. Лего раскидали, даже под кровать заглянули. — Она усмехнулась. — Прямо как в детективах. Сказали, что я должна сдать его на попечение властей.

— Кто они хоть такие?

— Полиция. И один врач. У них была бумага из эпидемо... чего-то там. Они сказали, что это противозаконно... и опасно для Элиаса.

— Но ты же не сказала им, что он здесь?

— Нет, но...

Малер кивнул, закрыл ноутбук и принялся сматывать шнуры.

— Едем немедленно.

— Куда, в больницу?

Малер зажмурил глаза и сделал глубокий вдох. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не заорать.

— Нет, Анна. Не в больницу. Ко мне на дачу.

— Но они же сказали...

— Да плевать мне, что они там сказали! Поехали.

Уложив компьютер в сумку, Малер направился было к спальне, но Анна преградила ему дорогу. Она встала у дверей, сложив руки на груди. В голосе ее звучала холодная непреклонность.

— Это не тебе решать.

— Анна, отойди, ради бога, нам ехать пора. Они же могут прийти в любую минуту. Давай бери свой чемодан.

— Нет. И решения здесь принимаю я. Я его мать.

Малер сжал губы и посмотрел Анне прямо в глаза:

— Я, конечно, рад, что в тебе наконец-то проснулся материнский инстинкт — не так-то уж сильно он тебя обременял все эти годы, — но я намерен увезти Элиаса, хочешь ты этого или нет.

— Тогда я звоню в полицию, — ответила Анна. В ее ледяном тоне послышалась дрожь. — Неужели ты не понимаешь?

Малер умел манипулировать людьми. Если бы он захотел, то смог бы за пару минут убедить дочь в своей правоте, прибегнув к более мягкому тону и изощренным обвинениям. Но то ли из жалости к ней, то ли из-за отсутствия времени, он не стал этого делать. Вместо этого он дал волю злобе, что было, как ему сейчас казалось, куда более честной игрой. Он опустил сумку на стол и ткнул пальцем в сторону спальни:

— Ты же сама сказала, что это не Элиас! И какая ты после этого, к черту, мать?!

Она поникла, и из ее глаз брызнули слезы, словно град кофейных зерен из разорванного пакета. Малер мрачно усмехнулся, проклиная себя. Тоже мне, честная игра.

— Анна, ну ладно тебе.... Я не хотел...

— Хотел. — К его удивлению, она тут же выпрямилась и вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Что я, не понимаю, что ли? Да тебе вообще на меня наплевать!

— Зачем ты так? — Малер даже слегка растерялся. — Ты же знаешь, что это неправда. А кто за тобой ухаживал все это время? Каждый божий день...

— Ага, как за кулем с мукой. Чтобы хоть чем-то себя занять. А теперь этот куль стоит на твоем пути, и его надо сдвинуть с места. Можно подумать, ты ради меня стараешься! Все совесть свою успокаиваешь... Дай мне сигарету!

Малер потянулся было к нагрудному карману, но замер:

— Анна, у нас нет на это времени...