прошли сквозь нее, и ни одна волосинка даже не дрогнула. В этом мире она была лишь призраком, лишенным плоти, легким туманом, наделенным разумом, но не силой. И тогда мое второе «я» рассмеялось громко и торжествующе, а его руки потянулись сквозь Эпини к Спинку.

Нет, я не рассчитывал на победу, но твердо знал, что должен вступить с ним в схватку. Единственным доступным мне оружием была кавалерийская сабля, вонзенная в скалу и удерживающая мост. Именно этот клинок был у меня в руках, когда Девара привел меня сюда, чтобы я убил древесного стража. Как я теперь жалел, что не послушался его! Я сжал пальцами Рукоять и с огромным трудом вырвал саблю из каменного плена. Я намеревался вступить в безнадежный бой с моим другим «я» и почти не сомневался, что древесный страж с легкостью вышвырнет меня из своего мира, но я должен был попытаться. Однако в тот миг, когда клинок оказался на свободе, произошла странная вещь. Мерзкая толстая женщина испуганно закричала, а я ощутил, как меня наполняет сила. Магия железа. В моей руке была магия моего народа. Наставница моего другого «я» позволила мне принести сюда саблю, преследуя собственные цели. Но я понял, что клинок поможет мне в борьбе с моим коварным врагом. Между тем один из концов веревочного моста повис в воздухе, и другое мое «я» пришло в смятение. Он в страхе поднял руки к косе на затылке — она стремительно расплеталась.

В этот миг я понял все и повернулся к мосту. Золотые пряди моих волос, сплетенные с зелеными лианами древесного стража, высвобождались из плена. Они казались почти живыми, когда сбрасывали с себя чужеродные стебли и медленно падали в пропасть. С нашей стороны мост начал расползаться. Почти все души благополучно добрались до противоположного края пропасти. Я не ведал, что они будут там делать: вернутся ли к жизни или отыщут переливающуюся всеми цветами радуги пропасть, куда погружались другие души. Мне удалось уничтожить переправу, созданную вопреки моему желанию, но с помощью моей магии. Теперь никто из моих товарищей не попадет в мир древесного стража. Повернувшись к мосту, я принялся яростно рубить саблей лианы, не дававшие ему окончательно развалиться. Толстая женщина, похитившая частицу моей души, отчаянно закричала — я не знал, от боли или от ярости.

Когда мост стал распадаться, мое другое «я» взвыло. Я повернулся к нему, правой рукой сжимая магию холодного железа. Он съеживался, как мех с вином, из которого выпустили жидкость, бледный туман поднимался над его затылком, там, где прежде красовалась коса. Мои черты постепенно исчезали с прежде такого знакомого лица. Его наставница и возлюбленная заходилась в крике, тщетно пытаясь добраться до своего творения. Она не могла даже на миг отделиться от живых деревьев. Существо, созданное как мое другое «я», медленно осыпалось на землю, покрытую сухой листвой. Я почувствовал себя сильнее. Ко мне вернулось то, что я так давно потерял.

Эпини отчаянно цеплялась за Спинка, ее слабые прозрачные руки обнимали его за шею.

— Невар! — Она перевела взгляд с моего лица на крохотный холмик пыли у себя под ногами. Я видел, что кузина пытается осмыслить то, с чем ей пришлось столкнуться, но потом она решила сосредоточиться на более насущных проблемах. — Моста больше нет. Что с нами будет?

Лицо Спинка оставалось равнодушным.

— Не выпускай его! — приказал я.

Держа саблю наготове, я устремился вверх по склону холма.

Приближаясь к древесному стражу, я крикнул:

— Отправь их обратно!

Она рассмеялась. Ее смех был удивительно земным, музыкальным и сильным. Я ощутил страх — мне нравился ее смех. Я любил его, любил все, чем она была. Дикие земли и леса, огромные деревья и ее глаза. Я любил ее всю. И мне вдруг открылась простая истина: она была не старой, а вечной. Женщина протянула ко мне руки, и я почувствовал, что хочу броситься в ее объятия. И когда я заговорил, мои глаза были полны слез:

— Отпусти моих друзей, иначе я тебя убью.

Она покачала головой, и ветер зашелестел в высоких кронах.

— Неужели ты думаешь, что способен лишить меня жизни здесь, в моем собственном мире? И чем, мальчик-солдат? Этим жалким железным сучком? Ты стоишь на моей земле, в самом сердце моей магии!

Она наклонилась ко мне и, оставаясь женщиной, волшебным образом превратилась в дерево. Ее листья шелестели, ветви потянулись ко мне.

— Ты сама говорила! — Мой голос стал пронзительным. — «Магия имеет обратную силу». Ты сама призвала сюда мою магию и, чтобы воспользоваться ею, украла частичку моей души. Теперь я обращусь к твоей магии, мой черед властвовать над тобой!

И с этим словами я бросился на нее. Конечно, сабле далеко до топора. Ее лезвие способно рассечь плоть, но не дерево. Я нанес колющий удар, вложив в него всю свою силу и практически не сомневаясь, что клинок в лучшем случае отбросит в сторону, а в худшем он просто переломится пополам. Я рассчитывал причинить ей боль, и не больше. Но клинок вошел в ее тело, как в масло, по самую рукоять. Я разжал пальцы, и сабля осталась торчать из зияющей раны в животе, или стволе, уж не знаю, как было на самом деле. Женщина пронзительно завизжала, и небо треснуло. Золотой сок, теплый, словно кровь, потек из раны на землю. Она упала назад, как рухнуло бы дерево если бы ему перерубили ствол. От страшного удара в земле появилась расселина, из которой хлынул свет. Богиня этого мира лежала у моих ног, а сабля все еще торчала из ее тела. Я в ужасе застыл, глядя на дело рук своих. Мне удалось одержать победу. Сердце разрывалось в груди от невыносимой боли. И тогда ее глаза, глубокие, точно лес, открылись. Она сделала прощальный жест. И когда ее рука опустилась, меня выбросило из ее мира.

В течение долгих недель я медленно и почти неохотно возвращался к жизни. Доктор Амикас признался мне, что мой случай чудесного исцеления оказался уникальным. Чума спеков привела к воспалению мозга, и я впал в кому. Нельзя сказать, что в один прекрасный миг я пришел в себя. Нет, я словно бы постепенно вплывал в реальность. Доктор был до крайности удивлен тем, что мне удалось выжить и уж тем более восстановить в полном объеме умственные способности. Когда я начал воспринимать окружающий мир, выяснилось, что меня перевели в удобную комнату, расположенную в гостевом крыле дядиного дома. Тем не менее добрый доктор часто приходил меня навестить. Мне кажется, он получал удовольствие от одного моего вида — еще бы, столь уверенная и полная победа среди множества поражений.

Сначала за мной ухаживала специально нанятая для этого сиделка. Она либо ничего не знала о происходящем, либо получила строжайшие инструкции не говорить мне ничего, что могло бы меня взволновать. Впрочем, прошло еще несколько дней, прежде чем я настолько пришел в себя, что начал беспокоиться о своей семье и друзьях. На все мои вопросы, озвучиваемые хриплым да к тому же еще и срывающимся шепотом, она неизменно отвечала, что мне не следует тревожиться, скоро я поправлюсь и сам все узнаю. Если бы у меня хватило сил подняться с постели, я бы, наверное, ее задушил.

Но у меня ничего не получалось. Ноги и руки перестали мне подчиняться, я даже говорил с огромным трудом. Во время одного из визитов доктора мне удалось поведать ему о терзавших меня страхах. Он сочувственно потрепал меня по руке и сказал, что мне еще повезло, поскольку после такого тяжелого воспаления мозга некоторые люди становились дурачками. Он посоветовал мне работать над своей речью, например читать вслух или декламировать стихи. Но, к сожалению, по большей части мне приходилось иметь дело исключительно с сиделкой.

С дядей я виделся редко. Если учесть, сколько неприятностей я принес в его жизнь, оставалось удивляться, что он вообще принял меня в своем доме. Тетя не навестила меня ни разу.