— Ты прикасался к спекам или они дотрагивались до тебя?

— Рори гладил ее ногу.

Как только я произнес эти слова, перед глазами у меня возник шатер — женщина довольно хихикает и жмурится, принимая ласки Рори.

Я открыл рот, чувствуя непреодолимое желание ее поцеловать. Голос разбил волшебную картинку.

— Ты говорил это уже шесть раз. Тебя зовут, кадет… — Он полистал страницы тетради и нашел нужное место. — Невар Бурвиль. Ты касался спеков или позволял им дотрагиваться до тебя?

— Нет… в реальной жизни. Так что же тогда происходило?

Во сне я не просто прикасался к спекам, я зашел гораздо дальше. Она была такой красивой и желанной. Нет. Толстой и отвратительной.

— Это было не по-настоящему. Это не считается.

— Нет, так не пойдет. Да или нет, кадет. Имел ли ты физический контакт с кем-нибудь из спеков? Не нужно стыдиться. Сейчас уже слишком поздно о чем-то сожалеть. Нам известно, что несколько кадетов были близки с женщиной спеков. А ты? Отвечай на вопрос, да или нет.

— Да или нет, — послушно повторил я. Он возвел глаза к небу.

— Значит, да. Я так и записываю.

Доктор Амикас не ошибся. Это была чума спеков. Вспышка эпидемии противоречила всему, что мы до сих пор знали об этой болезни, никогда прежде не поражавшей людей зимой да еще так далеко на западе. Считалось, что чума начинает распространяться в жаркие пыльные дни лета и постепенно сходит на нет с наступлением дождливой и холодной осени. Но все остальные симптомы совпадали, и доктор Амикас, лично наблюдавший течение болезни, с самого начала не сомневался в диагнозе.

Как ни странно, нам — первым жертвам чумы — еще повезло, поскольку, пока эпидемия не успела разгореться, за пациентами хорошо ухаживали. Сначала заболели только те кадеты, которые посещали шатер с уродами. Я смутно помню отвратительную сцену, когда небритый полковник Стит шагал мимо наших коек и громко поносил нас, называя извращенцами. Он угрожал, что всех нас с позором вышвырнут из Академии за порочную связь. А затем его перебил доктор Амикас:

— Невозможно себе представить, чтобы все эти парни умудрились переспать с одной и той же женщиной буквально за несколько часов. Даже если она построила их в ряд, как утят, у нее просто не хватило бы времени. Естественно, вашего Колдера я включаю в эту компанию. Поскольку он не мог заразиться так быстро, если не входил с ней в контакт.

— Как вы смеете утверждать, будто мой сын мог участвовать в подобных безобразиях? Как вы смеете? Один из кадетов осквернил себя связью с полосатой шлюхой и заразил моего мальчика! Другое объяснение невозможно.

Усталый голос доктора не потерял твердости.

— В таком случае мы должны признать, что чума может распространяться не только посредством полового контакта, иначе остается сделать вывод, что ваш сын вступил в богопротивную связь с одним из кадетов. Едва ли такое объяснение покажется вам правдоподобным. Значит, лишь немногие кадеты переспали со шлюхой.

— Они признались! Шестеро кадетов из числа этих подлых новых аристократов признались в том, что позарились на эту шлюху!

— И ровно столько сыновей из семей старой аристократии сделали такие же признания. Оставьте эти бессмысленные разглагольствования, полковник. Теперь уже не имеет значения, как именно началась эпидемия. Важно ее остановить.

Голос полковника был тихим, но полным решимости:

— Никогда прежде чума спеков не добиралась до Старого Тареса. Неужели можно считать совпадением, что первый случай контакта кадетов со шлюхой спеков привел к эпидемии? Я так не думаю. Городские власти, выславшие балаган с уродами из Старого Тареса, со мной согласны. Те, кто имел дело с заразной шлюхой, виноваты не меньше, чем цирк, который привез ее в город. Их следует наказать за то, что в городе может начаться эпидемия.

— Вот и хорошо, — устало проворчал доктор. — Вы пока придумайте им достойное наказание, а я постараюсь сделать все, чтобы вам было кого наказывать. А сейчас, пожалуйста, покиньте больницу.

— Так просто все это для вас не закончится! — злобно пообещал полковник и, стуча сапогами, вылетел из палаты.

Вскоре я заснул.

План доктора Амикаса закрыть Академию, чтобы чума не проникла в город, был с самого начала обречен. Никакие стены или ворота не могли остановить выпущенного против нас врага. Донесения о случаях заболевания среди жителей столицы множились, начав поступать еще до окончания первого дня после праздника. И хотя по настоянию доктора Амикаса у нас был объявлен карантин, чума начала свое смертоносное шествие по улицам Старого Тареса.

Так же как и в Академии, в столице первыми заболели те, кто в праздничную ночь посетил балаган с уродами. А дальше чума начала быстро распространяться среди ухаживавших за ними родственников. Больше всего посчастливилось людям, решившим отметить Темный Вечер за пределами Старого Тареса, — благодаря моментально разлетевшимся слухам они узнали об эпидемии и не стали возвращаться в город. Так произошло с семьей Горда. А те, кто остался в столице, спешно запирали двери своих домов в надежде, что чума обойдет их стороной. Цирк уродов выслали из города, но спеки к этому моменту успели таинственным образом исчезнуть. Сторожа нашли мертвым — его жестоко убили, вогнав в горло прут.

Через два дня после первой вспышки болезни на Академию обрушилась вторая волна эпидемии. Лазарет был переполнен. Не хватало кроватей, а вскоре стало ясно, что еще и белья, лекарств и санитаров. Доктор и его помощники буквально разрывались на части, ухаживая за кадетами в их спальнях. На помощь городских властей рассчитывать не приходилось, поскольку Старый Тарес не справлялся с собственными больными и врачей катастрофически не хватало.

Конечно, тогда я ничего об этом не знал, поскольку меня сразу же перевели в лазарет, где я и оставался.

— Побольше воды и сна, — таким был первый совет доктора Амикаса.

Нужно отдать ему должное — он был старым солдатом и начал действовать сразу же, не дожидаясь каких-либо приказов. Он поставил верный диагноз и тотчас вступил в отчаянное сражение с болезнью, сжигавшей его молодых пациентов.

Он прекрасно знал, что такое чума спеков, и даже сам переболел ею в легкой форме, когда служил в Геттисе. И старался изо всех сил. Его совет пить побольше воды оказался правильным. Ни одно лекарство не помогало против чумы спеков. Собственный организм — единственное, на что мог рассчитывать больной. Проявления болезни были простыми изматывающими: рвота, понос и регулярные приступы лихорадки. Днем становилось легче, но ночью мучения усиливались десятикратно. Никому из нас не удавалось надолго удержать в желудке пищу и воду. Я лежал на узкой койке, то приходя в сознание, то вновь уплывая в сон.

Мои представления об окружающем мире в те дни были довольно смутными. Иногда я приходил в себя и видел, что палата ярко освещена. В другие моменты вокруг царил полумрак. Я потерял представление о течении времени. Все тело мучительно ныло, в голове пульсировала боль. Меня то сжигал жар, то сотрясал озноб. И еще я постоянно испытывал жажду, сколько бы воды ни пил. Стоило мне открыть глаза, как они начинали болеть от слишком яркого света, если же я их закрывал, то погружался в лихорадочный сон, полный кошмарных видений. Кожа на губах, слизистые оболочки носа, нёбо, язык — все потрескалось. И я никак не мог найти удобное положение в постели.

Попав в лазарет, слева от себя я увидел стонущего Орона. Когда я пришел в сознание в следующий раз, на его месте оказался Спинк. Справа лежал Нейт. Нам всем было так плохо, что мы даже не разговаривали. У меня не нашлось сил, чтобы рассказать им о своем исключении с лишением