И так вспыльчив…
– Видели, Великий, видели, – спокойно отозвался Брихас (чей нрав вышколили века жизни бок-о-бок с Громовержцем). – Вон там, на поляне. Мы вместе с ним и с Парашурамой почтили тебя обрядом, а затем благочестивый Дурвасас удалился в неизвестном направлении.
– А что там делал Рама-с-Топором? – тонкие брови Шивы выгнулись луками; впору было признать его удивление искренним.
– Сей достойный аскет полчаса назад истребил очередной отряд кшатриев и теперь, надо думать, занят сооружением погребального костра.
– Он что, под корень решил кшатру вывести? Думает, если я его люблю, так море по колено?! – в певучем голосе Шивы пробилось легкое недовольство. – Лупит в хвост и в гриву, а они, как на грех, через одного – преданные вишнуиты! Братец Вишну и без того копытом землю роет: дважды мне приходилось отгонять его от Поля Куру трезубцем…
Оба Наставника и богиня внимательно слушали речь Разрушителя, который продолжал небрежно загораживать тропу.
Понимали: разговор – неспроста.
– Говорю – добром не кончится! Или братец Вишну друга-Раму досрочно в рай отправит, или Топор- Подарок оставит Трехмирье без Опекуна на долгие века! Не дело, нет, не дело… Что скажете, мудрые: пора нашему Раме угомониться?
'Нашему?!' – чуть не подавились оба Наставника.
Ничего, проглотили, как миленькие…
– Теперь угомонится, – проворчал Ушанас. – Надеюсь.
– Мы отдали ему в ученики пятилетнего Гангею, сына Ганги, – пояснил Брихас. – Добродетельному брахману, имеющему ученика, не до скачек на полянах.
– Что ж, слухи о вашей мудрости близки к истине, – довольно усмехнулся Шива, предоставив мудрецам наслаждаться двусмысленностью последнего заявления. – Я рад, что варна кшатриев уцелеет. Надеюсь, вы все будете навещать юного ученика?
– Разумеется, Великий, – улыбнулась в ответ Ганга, смиряя волнение в груди (а там было чему волноваться!). – Разве удержится мать, чтобы хоть изредка не проведать сына? Добавлю, что достойные Наставники взялись обучить мальчика Ведам и комментариям: ведь ты и сам знаешь, что наука Рамы-с- Топором будет несколько иного свойства?
– Догадываюсь, – кивнул Шива, подмигнув верхним и правым глазами.
И Великий Жених освободил тропу.
В это время юный Гангея с энтузиазмом выполнял первое поручение нового Гуру: собирал хворост для погребального костра. Сам Гуру занимался более трудоемким делом – стаскивал в кучу разбросанные вокруг трупы.
Хмурясь, он как раз волок за ногу здоровенного бородача, которого раздавило упавшей смоковницей, и поэтому не видел, что за его спиной шевельнулся один из свежих покойников.
Не видел этого и мальчик – он гордо нес перед собой внушительную охапку сушняка, и та закрывала почти весь обзор.
Пользуясь отсутствием присмотра, труп с перебитой шеей судорожно пытался встать. Ноги плохо слушались мертвеца, но пальцы еще не успели окончательно закоченеть и упорно цеплялись за кусты, пока ноги-неслухи наконец не обрели опору.
Убитый встал.
Левый глаз его вывалился из глазницы на щеку и походил на яйцо жуткой птицы. Голова моталась из стороны в сторону, яйцо норовило оборвать скользкую нить и упасть, лицо же навек оскалилось предсмертной гримасой ярости и боли – другого выражения теперь было не сыскать.
Вне всякого сомнения, этот человек был мертв.
И, тем не менее, собирался уйти.
Спиной к поляне, где недавно разыгралось стоившее ему жизни сражение, на негнущихся, деревянных ногах мертвец двинулся прочь.
Бывший человек тише змеи просочился сквозь кустарник, равнодушно оставляя на колючках клочья мертвой плоти; и, временами слепо тычась в деревья, двинулся на юг, хотя в царство Петлерукого Ямы пешком не ходят. Мертвеца качало, он оступался на каждом шагу – но почему-то не падал и не шумел, тупо обходя препятствия и с упорством заведенного механизма продолжая стремиться к неведомой цели.
Черный лангур[39] с истошным взвизгом бросился прочь, с ветки на ветку, оповещая собратьев о бродячей нежити – и на поляне Рама-с-Топором резко выпрямился, полоснув по зарослям острым взглядом. Но тщетно. Палач кшатры… бывший палач кшатры выждал, прислушиваясь и оглядываясь, потом мотнул головой, словно освобождаясь от наваждения, и потащил очередного покойника дальше, к общему штабелю переложенных сухим хворостом трупов.
Эти никуда уходить не собирались, спокойно ожидая прихода Семипламенного Агни.
А мертвец все шел и шел, и на его пути в страхе смолкали, спеша исчезнуть, все лесные обитатели – пока перед страшным бродягой не открылся луг, за которым лежала благословенная криница Змеиного Яда.
У криницы не было ни души; зато на самом лугу сидела птица.
Размером с дом.
Так что по сравнению с хищным клювом в полтора человеческих роста бродячий покойник выглядел безобиднее мышки.
