Маленький Гангея прекратил наконец рассматривать такой замечательный топор и прислушался к разговору старших.

– Насколько мы знаем, доблестный сын Пламенного Джамада, среди смертных нет сейчас воина, равного тебе. Посему мы, все трое, молим тебя: возьми этого мальчика, сына богини Ганги, в ученики и обучи его тому, что знаешь и умеешь сам. Лучшего гуру нам вовек не сыскать. Это не лесть – я говорю тебе правду. Богиня Ганга и Наставник Ушанас могут подтвердить мои слова.

Ганга и Ушанас слегка наклонили головы, соглашаясь.

– Взять в ученики? – задумчиво протянул аскет, дергая себя за кончик косы. – В последние годы меня больше волновало исполнение клятвы над могилой отца – и кшатра платила долг с лихвой. Убийце не до учеников. Но жизнь – такая забавная штука… Мне надо подумать. Кстати, а кто отец этого мальчика? – вдруг, безо всякого перехода, быстро спросил он.

Однако Брихас был готов к неожиданностям.

– Его недостойный отец – я, – потупясь, ответил Словоблуд.

И стал выглядеть гораздо моложе.

Лет на сто, сто пятьдесят, не больше.

– Ты? – впервые за весь разговор в голосе Парашурамы прорезались нотки удивления. – Значит, мальчик по рождению брахман, если он сын богини Ганги и мудрого Брихаса?

– Ты, как всегда, абсолютно прав, – Наставник богов поднял на отшельника свои честные глаза.

– Странные наклонности, однако, у этого юного брахмана, – небрежно сплюнул Рама-с-Топором, глядя на свою секиру в руках Гангеи.

Малыш благоразумно промолчал.

Хотя слушал внимательно.

– Интересно, почему он пищал от восторга, глядя на ту бойню, которую я учинил? И первым делом ухватился за топор, а не за возможность прочитать мне проповедь об ахимсе [38]?! Что скажешь, родитель?

– Ты, достойный Парашурама, тоже брахман по рождению, – вместо замявшегося приятеля ответил Наставник мятежных асуров.

Но глядел Ушанас при этом куда угодно, кроме Рамы.

– Брахман, но отнюдь не чураешься оружия и сражений, а заодно тебя не мутит при виде пролитой крови. Ведь так?!

– Я – другое дело, – отрезал аскет, сверкнув взглядом, и сразу стал похож на статую из драгоценного гранита Раджаварта; редкий камень 'Царская охрана' ценился вровень с розовым нефритом. – Вы сами знаете обстоятельства моего рождения. Или напомнить?!

– Не надо, о гордость брахманов, – Брихас уставился в землю, будто ища потерянную бусину. – Я обманул тебя. Видишь, Ушанас, я предупреждал: из этой затеи ничего не выйдет…

– Недаром тебя все-таки зовут Словоблудом, – ворчливо заметил Парашурама. – Докатился, Наставник! Брахман оскверняет уста ложью! Ну да ладно, пусть это останется на твоей карме… Так кто же настоящий отец ребенка?

– Царь Шантану из Лунной династии, сын Пратипы, владыки Города Слона, – раздельно произнесла Ганга и гордо окунулась в адскую смолу, что кипела во взоре аскета.

Далеко ее русло или близко, но врать богиня не будет.

Оба наставника смотрели на женщину и вспоминали: когда Ганга сходила из Первого мира во Второй, то Шиве-Разрушителю пришлось подставить собственное чело, дабы Трехмирье не постигла катастрофа.

– Кшатрий, – констатировал Рама-с-Топором. – По отцу – чистокровный кшатрий.

– Кшатрий.

– А ты знаешь, богиня, что добрый Рама имеет обыкновение делать с кшатриями? – вкрадчиво осведомился Парашурама. – Со всеми, без исключения? Я их убиваю. Ты видела, как я умею это делать? Значит, сейчас мне придется убить и твоего сына…

Оба Наставника и Ганга молчали. Так и не дождавшись ответа, Парашурама повернулся и встретился взглядом с внимательными взрослыми глазами.

Глазами пятилетнего ребенка.

Аскет прекрасно знал, что дети просто не умеют так смотреть.

Даже перед смертью.