чистым и опрятным – словно незнакомец и не прятался только что в колючих зарослях ююбы, окружавших тропинку. Обнаженный торс перетягивали кожаные ремни в чешуе из бронзы, на поясе висел короткий кинжал с листовидным клинком, а руки привычно сжимали копье-двузубец.

'Точь-в-точь Марут из дружины Владыки!' – мелькнуло в голове Ганги; и почти сразу погасло.

Незнакомец не был похож на божественного дружинника и даже на земного кшатрия. Как и вообще на профессионального воина. Скорее – ополченец, поднабравшийся опыта в десятке схваток.

Или разбойник.

Говорят, немало лихих людей развелось нынче в холмах юго-восточной части Курукшетры.

– Мы следуем своей дорогой, добрый человек, – приветливо, хотя и туманно сообщил Ушанас, ничуть не смутясь и уж тем более не испугавшись.

– И куда же ведет ваша дорога, уважаемые? – от разбойника-ополченца было не так-то просто отделаться.

– Туда, добрый человек, – указал мудрец рукой вперед и чуть вправо.

Именно в этом направлении изгибалась тропинка.

Продолжая загораживать тропу, человек с оружием обдумывал полученные ответы. На смуглом лице его, выдававшем изрядную толику дравидской крови в жилах, мало-помалу проступала обида. Вроде бы, от него ничего не утаили – но в то же время ничего и не сказали!

– А кто вы сами будете, уважаемые? – додумался он наконец до следующего вопроса, осторожно потрогав бородавку на мочке уха.

И хитро подмигнул: дескать, теперь попробуйте увильнуть, словоблуды!

Бедняга даже не подозревал, с какими Словоблудами он имеет дело.

На этот раз ни один из мудрых наставников не успел ответить вооруженному незнакомцу. Потому что из-за спины Ганги выскочил всеми позабытый пятилетний Гангея и, сверкая глазенками, дерзко осведомился:

– А ты кто такой, невежа?! Почему на дороге у нас стоишь? Может, ты вовсе не добрый человек, а злой? Где копье взял? Украл? Ты кшатрий? Злой кшатрий?

Этот бурный поток встречных вопросов явно сбил с толку стража тропы. Однако последние слова мальчишки вдруг вызвали у него улыбку: будто расщелина открылась под утесами высоких скул и прямым строгим носом.

'Темная, почти черная кожа и арийский нос? – отметил про себя Брихас. – Вне сомнений, дитя смешения варн…'

Богиня же, в свою очередь, разволновалась не на шутку. Ткнет сейчас ребенка копьем, с улыбочкой, или древком поперек спины огреет! Вдали от своего земного русла Ганга была почти беспомощна перед грубым насилием. Это Громовержцам хорошо или всяким Разрушителям, а мы себе течем тихонько, никого не трогаем… Веселый разбойничек тоже ничем не мог повредить богине – будь Ганга без сына! Зато проклятие бешеного мужа… Сама потащила малыша на Поле Куру – значит, и ответ ей держать!

Одно утешало богиню: присутствие наставников. Только безумец рискнет поднять руку на дваждырожденных – и то не всякий безумец! За убийство брахмана новых воплощений не полагается…

И сквозь беспокойство нет-нет да и пробивалось удивление: личного Жара-тапаса любого из стариков хватило бы, чтоб испепелить сотню бандитов со всеми их ремнями и копьями.

Что ж они медлят, крохоборы?

Жадничают?!

– Злой кшатрий? – улыбаясь, страж прислонил копье к ближайшему кусту и присел, намереваясь погладить мальчишку по голове.

Гангея хотел было отстраниться, но в последний момент почему-то передумал.

– Злые кшатрии здесь больше не живут! – успокоил незнакомец ребенка. – Теперь на Курукшетре живет добрый Рама-с-Топором!

– Вот к этому аскету, известному своим кротким нравом, мы и направляемся, милейший, – немедленно вмешался Брихас. – Мы – двое смиренных брахманов; и эта добродетельная женщина с малолетним сыном.

Страж тропы окинул наставников более благосклонным взглядом, узрел наконец, что старики безоружны, а головы обоих давным-давно облысели, и лишь на макушке у каждого, согласно традиции, сохранилось по длинной пряди волос.

Ниже затылка свисает, сивый клок…

– Я вижу, вы говорите правду, – заключил он, кусая длинный ус. – Прошу прощения, что задержал вас, уважаемые! Следуйте спокойно своим путем – здесь вас никто не тронет. И да пребудет с вами милость Синешеего Шивы!

Ушанас пробормотал в ответ что-то крайне благочестивое, и вскоре вся процессия скрылась за поворотом тропы.

– Верно мыслишь, Юпакша, пусть себе идут, – громыхнул из гущи ююбы утробный бас. – Коли они и впрямь те, за кого себя выдают, то Рама-с-Топором будет рад встрече с собратьями по варне. А ежели старичье – лазутчики проклятой кшатры, то божественному топорику без разницы, кого рубить: деда, бабу или щенка длинноязыкого…

Юпакша согласно ухмыльнулся, еще раз посмотрел вслед скрывшимся путникам и нырнул обратно в заросли, мгновенно растворясь в них.