— И ты, Свинушок, тоже поклялся, — сказал Эмиль. А потом все люди в Леннеберге говорили, что никогда еще не видали, да и не слыхали, чтобы кто-нибудь давал клятву вместе со свиньей.
— Но уж этот мальчишка с хутора Катхульт всегда что-нибудь да выкинет!
Когда Эмиль вернулся домой и вместе со Свинушком, который следовал за ним по пятам, пошел на кухню, он застал там папу. Папа сидел у стола, и в свете керосиновой лампы Эмиль увидел у него на глазах слезы. За всю свою жизнь Эмиль ни разу не видел, чтобы папа плакал. И это ему совсем не понравилось. Но то, что папа сказал, ему очень понравилось.
— Послушай, Эмиль, — начал он и, схватив сына за руки, внимательно посмотрел ему в глаза. — Раз ты поклялся всю свою жизнь не брать в рот спиртного, я тебе подарю этого поросеночка… Да и трудно себе представить, чтобы из него получилось хорошее жаркое после всех его прыжков и этого кутежа.
Эмиль так обрадовался, что подпрыгнул чуть не до потолка. Он тут же снова поклялся всю жизнь быть трезвенником. И надо сказать, эту клятву он сдержал. Такого трезвого председателя сельской управы, как Эмиль, никогда не было прежде в Леннеберге, да и во всем Смоланде. Так что, может быть, совсем и не плохо, что как-то летним днем, когда он был еще маленьким, он до отвала наелся пьяных вишен.
На следующее утро Эмиль проснулся поздно и услышал, что Альфред и Лина уже пьют на кухне кофе и разговаривают. Он тут же вскочил с постели — ему не терпелось рассказать Альфреду, что папа подарил ему Свинушка.
— Скотовладелец Эмиль Свенсон, — сказал Альфред и засмеялся.
Лина тоже хотела посмеяться над Эмилем, но ей ничего не пришло в голову, а долго думать было некогда: ей и Альфреду уже пора было отправляться вместе с папой Эмиля и Крюсе-Майей убирать рожь.
Одна мама Эмиля осталась дома с детьми. Впрочем, она была этому только рада, потому что в тот день должна была приехать фру Петрель за вишневкой, а мама предпочитала, чтобы папы при этом не было.
'Хорошо, что этих бутылок больше не будет в доме', — думала мама, возясь на кухне. Фру Петрель надо было ожидать с минуты на минуту. И в самом деле, мама услышала шум подъезжающей коляски. Но она тут же услышала и другой, весьма странный шум, который доносился из погреба. Словно там кто-то бил стекло.
Она кинулась в погреб и увидела Эмиля. Он сидел с кочергой в руке и методично, одну за другой, разбивал бутылки с вишневкой. Стекло звенело, вишневка текла рекой.
— Боже мой! Что ты делаешь, Эмиль? — закричала мама. Эмиль на мгновение перестал бить бутылки, и мама расслышала, как он сказал:
— Я выполняю свою клятву — борюсь за трезвость. Решил начать с фру Петрель.
Печальная история с вишневкой — одна из тех, о которых долго не могли забыть в Леннеберге. Все, за исключением мамы Эмиля, которой хотелось забыть о ней как можно скорее. В тот злополучный день, 10 августа, она ни слова не написала в синей тетради. Все это было слишком ужасно и даже бумаге она не решалась довериться. Но 11 августа она все же сделала небольшую запись, и тот, кто ее прочел бы, не зная истории с вишневкой, не мог бы не содрогнуться от ужаса.
'Да поможет мне Бог вырастить этого мальчика! Сегодня он был хоть трезвый'. Да, так там было написано. И ни слова больше. Но что можно подумать, читая такую запись? Что Эмиль редко бывает трезвым? Скорее всего, маме Эмиля хотелось рассказать все, как было, да, видимо, она, как я уже говорила, не решалась этого сделать.
15 августа тоже есть небольшая запись:
'Ночью Эмиль с Альфредом ходили ловить раков и принесли 60 штук. Но потом, боже мой, что было потом…'
Шестьдесят штук! Ты когда-нибудь слыхал, чтобы враз поймали столько раков? Шестьдесят штук — это огромная куча. Вот посчитай-ка до шестидесяти и сам убедишься, как это много. Эмиль был счастлив! Если тебе довелось когда-нибудь ловить раков в маленьком озере темной августовской ночью, то ты и сам знаешь, какое это увлекательное занятие и каким удивительным кажется все вокруг! Лес обступает со всех сторон, а тьма такая, хоть глаз выколи, тишину нарушает лишь плеск воды, когда шлепаешь босыми ногами вдоль берега и ты, конечно, промок до нитки. Но если у тебя есть факел, такой, как у Эмиля с Альфредом, то в его свете ты увидишь раков, больших черных раков, — они ползают между камнями по дну озера. И надо только протянуть руку, опустить ее в воду, аккуратно схватить пальцами за спинку и одного за другим покидать в мешок.
Когда Эмиль и Альфред в предрассветных сумерках шли домой, у них было столько раков, что они с трудом тащили мешок, но Эмиль шел бодро — то он что-то насвистывал, то напевал.
'Вот папа-то удивится!' — думал он.
Эмилю очень хотелось выглядеть в глазах папы дельным и умелым, но это ему редко удавалось. Надо, решил он, чтобы папа увидел все это огромное скопище раков сразу же, как только проснется. Поэтому он вывалил раков в большой медный чан, в котором Эмиль и сестренка Ида мылись в субботу вечером, и поставил этот чан в спальне возле папиной кровати.
'Вот радость-то будет, когда он, только открыв глаза, сразу увидит всех моих раков', — подумал Эмиль, лег в постель в распрекрасном настроении и тут же заснул.
В комнате стояла тишина, она прерывалась только похрапыванием папы Эмиля и тихим шуршанием раков, копошившихся в баке.
Папа Эмиля всегда вставал очень рано. Так же рано встал он и в то утро. Едва лишь стенные часы пробили пять ударов, он приподнялся и спустил ноги с кровати. В этой позе он посидел с минуту, чтобы окончательно проснуться. Он потянулся, зевнул, почесал затылок и пошевелил пальцами ног. Как-то раз, как ты знаешь, он угодил большим пальцем левой ноги в мышеловку, поставленную Эмилем, и с тех пор этот палец стал у него затекать — им надо было по утрам обязательно двигать. Так вот, значит, папа сидел на кровати и мирно шевелил пальцем. И вдруг он издал такой ужасающий крик, что мама Эмиля и сестренка Ида мигом проснулись. Они подумали, что папу кто-то хочет зарезать, не иначе. А завопил он, оказывается, просто оттого, что рак ущипнул его за тот самый больной палец, который угодил тогда в мышеловку. Если рак хватал тебя когда-нибудь за больной палец, то ты знаешь, что это немногим лучше, чем угодить пальцем в мышеловку. Как тут не закричать благим матом! Раки — большие хитрецы, хватка у них мертвая, и добычу они сжимают своими клещами все сильнее и сильнее, и нечего удивляться, что папа Эмиля завопил не своим голосом, когда ему в палец вцепился рак! А мама Эмиля и сестренка Ида тоже завопили, потому что, открыв глаза, они увидели раков, которые ползали по полу, — целое полчище раков! Уж тут было от чего потерять голову!
— Эмиль! — неестественно громко позвал папа Эмиля, набрав полные легкие воздуха. Впрочем, он позвал сына не только потому, что был очень зол, — ему нужны были клещи, чтобы отодрать рака.
Но Эмиль только что заснул, и разбудить его было нелегко. Папе Эмиля пришлось самому проскакать на одной ноге к ящику с инструментами, стоящему в кухонном шкафу, и достать оттуда клещи. Когда сестренка Ида увидела, как ее папа прыгает на одной ноге, а на пальце другой у него висит рак, она засмеялась, решив, что это новая увлекательная игра. Она даже пожалела Эмиля — спит как сурок, когда так весело!
— Проснись, Эмиль! — закричала она. — Ну, давай проснись, ты только погляди, как смешно! Ой, как смешно!
Но она тут же умолкла, потому что папа бросил на нее мрачный взгляд, и она поняла, что ему все это вовсе не кажется таким уж смешным.
А мама Эмиля тем временем ползала по полу и ловила раков. Только через два часа ей удалось наконец всех переловить. И когда Эмиль проснулся — это было уже перед самым обедом, — до него сразу донесся из кухни божественный запах только что сваренных раков. Исполненный гордости, он тут же
