засвистел еще пронзительнее. Он шел, свистел и напряженно о чем-то думал.
— А я и сам не знаю, — вдруг сказал он. — Я никогда не знаю заранее, что буду делать потом…
…Ты уже убедился, что во всей Леннеберге… Нет, во всем Смоланде… Нет, пожалуй, во всей Швеции… А может быть, кто знает, даже во всем мире нет мальчишки, который шалил бы и проказничал больше, чем Эмиль. Правда, он стал, когда вырос — это ты тоже знаешь, — председателем сельской управы. Бывают же на свете чудеса, ведь никто себе и вообразить такого не мог! И все же, честное слово, он стал председателем сельской управы и самым уважаемым человеком во всей Леннеберге. Из этого случая легко сделать вывод, что из самых отпетых мальчишек могут со временем вырасти отличные люди. Приятно так думать, не правда ли? ТЫ, конечно, согласишься со мной, потому что ты, наверное, тоже немало озорничаешь, ведь верно? Неужели я ошибаюсь?
У мамы Эмиля, которая записывала все его проделки в синие школьные тетрадки и прятала их в ящик комода, в конце концов скопилось столько тетрадей, что ящик едва можно было открыть. Многие тетради измялись, разорвались, но все они сохранились, кроме тех трех, которые Эмиль попытался отдать своей учительнице. Но так как она наотрез от них отказалась, Эмиль разобрал эти тетрадки по листочкам, сделал бумажные кораблики, пустил всю флотилию по ручью, и больше их никто никогда не видел.
А учительница никак не могла понять, почему она должна взять у Эмиля какие-то исписанные тетрадки.
— Зачем они мне? Объясни! — допытывалась она.
— Чтобы учить детей не быть на меня похожими, — не задумываясь, ответил Эмиль.
Да, да. Эмиль отлично понимал, какой он скверный мальчишка, а если когда-нибудь и забывал, то Лина никогда не упускала случая ему это напомнить.
Лина считала, что лучше держаться подальше от Эмиля, и когда отправлялась в полдень на выгон доить коров, брала с собой только сестренку Иду, которая собирала там землянику и нанизывала спелые ягоды на длинные травинки. Когда Ида приносила домой целых пять травинок, Эмиль выманивал у нее всеми правдами и неправдами лишь две из них. А ведь мог бы все пять!
Только ты не подумай, что Эмилю была охота ходить вместе с Линой и Идой на выгон к коровам. Как бы не так! Разве это занятие для мальчишки? Он хватал свой кепарик и свой ружарик и летел сломя голову на луг, где паслись лошади. С маху вскакивал он на Лукаса и таким бешеным галопом мчался меж кустов, что трава стелилась, словно от сильного ветра. Он играл в 'Гусаров Смоланда, бросающихся в атаку'. Он видел такую картинку в журнале и потому точно знал, как в это надо играть.
Лукас, кепарик и ружарик — вот чем, как ты знаешь, Эмиль дорожил больше всего на свете. Как он раздобыл себе Лукаса на ярмарке в Виммербю ты, конечно, помнишь. А ружарик Эмилю выстругал Альфред просто потому, что очень его любил, но Эмиль прекрасно мог бы и сам смастерить себе такое ружье. Уж кто-кто, а Эмиль умел вырезывать из дерева разные штуки. И он занимался этим даже чаще, чем ему хотелось. Оно и понятно. Вот посиди так часто, как он, в сарае, тоже начнешь вырезать из чурочек разные забавные фигурки, чтобы не умереть со скуки. Одним словом, за год у него скопилось ни много ни мало — 365 деревянных фигурок, то есть столько, сколько дней в году. А это значит, что он баловался и проказничал весь год напролет, не зная ни отдыха, ни срока, и зимой, и летом, и осенью, и весной, а я читала подряд все синие тетрадки, исписанные его мамой, и потому совершенно точно могу сказать, чем он занимался в тот или другой день. И когда я тебе об этом расскажу, ты убедишься, что Эмиль не только валял дурака и безобразничал. И если уж начинать о нем рассказывать, то надо быть честной и говорить обо всем, и о его хороших поступках тоже, а не только об его ужасных проделках, которые, к слову сказать, не всегда были такими уж ужасными, а иногда даже вполне безобидными. Правда, то, что произошло 3 ноября, и вообразить нельзя… Но нет, нет, и не пытайся выспросить у меня, что он сделал 3 ноября, все равно я ни за что не скажу, потому что обещала его маме: никому ни слова. И вот давай-ка лучше начнем с того дня, когда Эмиль вел себя вполне хорошо, хотя его папа был на этот счет другого мнения. Ты спросишь, что же это за день? А это была
Торг в Бакхорве назначили на субботу, и все окрестные крестьяне туда отправились, потому что торг был для всех жителей этих мест любимым развлечением. Папа Эмиля, Антон Свенсон, тоже собрался в путь, а с ним увязались Альфред и Лина, ну и, уж конечно, Эмиль.
Если ты никогда не бывал на таком вот торге, ты и представить себе не можешь, что это такое. В старину было так: когда кто-нибудь в деревне хотел почему-либо продать свое добро, то в назначенный день весь скарб и скотина выставлялись напоказ, и отовсюду съезжался народ, чтобы поглядеть на все это и поспорить о цене. Кто давал больше, тот и уходил с покупкой.
Семья, жившая на хуторе Бакхорва, решила все распродать, потому что, как и многие другие шведские семьи в те давние времена, уезжала в Америку. Нельзя же было везти с собой за океан диваны и сковородки, кур и поросят. Вот потому в Бакхорве и устроили торг.
Папа Эмиля надеялся купить там по дешевке корову, а может быть, и свинью, а если представится случай, то и кур. Вот для чего он поехал в Бакхорву и охотно взял с собой Альфреда и Лину: они помогут переправить домой скотину, которую он купит.
— Но что там делать Эмилю, ума не приложу, — сказал папа Эмиля.
— Нам и без Эмиля хлопот хватит, — поддакнула Лина. Лина знала, что обычно творилось на торге в Леннеберге, да и повсюду в Смоланде, и она, наверное, была права, но мама Эмиля поглядела на нее и строго сказала:
— Если Эмиль хочет поехать на торг, пусть едет, это, Лина, не твоя забота. Лучше о себе подумай, веди себя там поскромней и не заводи знакомств, как ты любишь, с каждым встречным-поперечным.
Когда Лина нападала на Эмиля, мама всякий раз его защищала.
Эмиль вмиг был готов — нахлобучил свой кепарик, и все.
— Купи и мне там что-нибудь, — попросила Ида и с улыбкой наклонила головку.
Она сказала это просто так, ничего не имея в виду, но папа тут же нахмурил брови.
— 'Купи, купи'! Только это я и слышу! Разве я не купил тебе недавно на 10 эре леденцов? На твой день рождения, в январе, неужели ты забыла?
Эмиль как раз собирался попросить папу дать ему немного мелочи, потому что смешно ехать на торг, не имея ни эре в кармане. Но тут он передумал. Он понимал, что сейчас не стоит просить у папы денег. Только не сейчас, когда все спешат и папа уже сел в телегу, чтобы тронуться в путь. 'Все равно я добьюсь своего', — подумал Эмиль. Он немного помешкал, а потом крикнул:
— Не ждите меня! Я догоню вас на Лукасе! Папа Эмиля очень удивился, но спорить не стал, так как хотел поскорее уехать.
— Лучше всего тебе просто остаться дома, — сказал он, щелкнув кнутом, и они укатили со двора.
Альфред помахал на прощание Эмилю, Лина помахала маленькой Иде, а мама Эмиля крикнула его папе:
— Глядите в оба, а то вам там руки и ноги переломают!
Мама Эмиля хорошо знала, что обычно творится на торге.
Телега исчезла из виду на повороте дороги, а Эмиль все стоял в облаке пыли и задумчиво глядел ей вслед. Не прошло и минуты, как он придумал способ раздобыть деньги. Вот послушай какой.
Если бы ты жил в Смоланде в те годы, когда Эмиль был еще маленьким, то знал бы, что дороги там очень часто перерезались изгородями с воротами. Делалось это для того, чтобы коровы, быки и овцы паслись только на лугах своих хозяев и не переходили к соседям, а может, и для того, чтобы смоландские мальчишки могли иной раз заработать пятиэровую монетку, распахивая ворота перед ленивым крестьянином, которому неохота слезать с телеги, чтоб самому их открыть.
Вот такие-то ворота преграждали и дорогу, ведущую через Катхульт, но поверь мне, Эмилю не удалось еще заработать ни эре, потому что Катхульт был в такой глухомани, что никто туда никогда не ездил ни по каким делам. Один только хутор был за Катхультом, как раз тот самый хутор Бакхорва, где сегодня устраивали торг.
'Значит, всем, кто туда поедет, не миновать наших ворот', — подумал хитрый Эмиль.
