поведения или с теми, кто занимался попрошайничеством, с любительницами выпить. Приводил их на чердаки, в подвалы, в подъезды, в лес – как придется. Вместе выпивали, а потом он их насиловал. Если сопротивлялись – душил. Когда его все-таки поймали, на его счету были жертвы из сорока пяти городов, а задушенных – четырнадцать. И все это он сотворил за два года...
– Страсти какие!
– А когда я учился на юрфаке, у нас спецкурс был: «Многоэпизодные убийства, совершенные на сексуальной почве». Вел спецкурс юрист Кобыщанов, кандидат наук. Много чего нам порассказывал. На каждую тему у него примеры из жизни – девчонки чуть в обморок не падали. Как начнет про удушение жертвы, когда она агонизирует, или про отрезанные груди – кошмар. А меня поразила история про одного маньяка, который в допреступный период, когда еще был подростком, испытывал возбуждение, наблюдая страдания своих сверстников в стоматологическом кабинете. Представляешь, специально туда приходил, очень возбуждался и получал эмоциональное удовлетворение от мучений детей и вида крови при экстракции зубов.
– Ой, еще и экстракция зубов... Что-то я такого не слыхал, – опешил Петя.
– А ты давай учись, нечего дурака валять. Сессию, небось, опять на трояки сдал.
– А вот и нет, у меня только одна тройка. За экстракцию зубов! – захохотал Петя.
– Дурень, это удаление! Темнота... Дай лучше еще пирожок, опять есть захотелось.
Машина завернула в следующий переулок. Стайка девочек-подростков быстрым шагом переходила дорогу, оглашая улицу веселым хохотом и громкими голосами.
– Вот кто шляется по ночам – дети! Ну, мы их сейчас напугаем, дур этих. А то какая-то маманя не досчитается ночью свою дочурку, а поздно будет! – Петя оживился и приготовился к веселому представлению. Машина остановилась у тротуара, Петя вышел и картинно облокотился на капот:
– Стой! Кто идет? – строго сросил он.
– Не скажем! – задорно ответила одна.
– А куда это вы среди ночи? – поинтересовался Петя голосом доброго дядюшки.
– А мы, дяденька, в компьютерный клуб идем мальчиков клеить! А повезет, они нам компьютерное время купят! – И довольные собой, вприпрыжку побежали дальше.
– Вот же дуры! – удивился Петя, садясь в машину. – Уже три недели назад и радио, и телевидение их предупредило, чтоб осторожными были, а они ночью в клуб потащились.
– Да это не они, а их мамаши дуры, раз отпускают. У моего друга Саньки Платонова сестра такая же, лет четырнадцать ей. Каждую неделю ноет, просит мать ночью отпустить в клуб. Мать говорит: почему именно ночью? Иди днем, денег дам. А она: а ночью знаешь как интересно? Ты мне лучше денег дай ночью. Так изноется, всю душу из матери вынет. Так что мать денег даст, а потом всю ночь трясется, чтоб с той ничего не случилось. Говорит, не могу сопротивляться, сил уже нет.
– А Санька твой чего ж ей не всыпет? Я б своей сестре так задницу надрал!
– Фу, как грубо, Петя. Какой ты некультурный, а еще будущий юрист. Я бы тебе даже экстракцию зубов не доверил. Не то что судьбы людей! – с пафосом заключил он, и оба загоготали молодым здоровым смехом.
Человек лежал на кровати с открытыми глазами и полубредил, полуспал. «Пусть бы она лежала рядом, – думал он, – я бы сначала поцеловал ее волосы, потом коснулся бы щеки, провел пальцем по ее носику, а потом погладил ее плечо и сказал одно только слово – „бархат“... Я бы взял ее руку в свою... – Он слегка сжал пальцы, почти чувствуя ее тонкие пальцы в своей ладони. – Какая она красивая – золотистые волосы волнами лежат на плечах... У нее длинные стройные ноги... А какая пышная грудь, в которую хочется зарыться и забыть обо всем на свете... Боже мой, это не ее грудь! А мелкие веснушки на лице? Откуда они? Их прежде не было... Какая она бледненькая, худенькая, в ее глазах застыли ужас, ненависть. Она меня совсем не любит! Она меня ненавидит!» – ужаснулся он. И образ рассыпался, как мозаичная картинка, и уже не собрать его, потому что он не понимает, как так случилось, что он забыл ее, настоящую, а на ее лицо наложились черты других, чужих, не знакомых ему девушек. И у каждой в глазах ненависть и ужас. И ни одна из них не унесла с собой любовь к нему. Он остался совсем один, не любим никем, и между ними пропасть... Он стоит на краю, балансирует, пытаясь удержаться, но ноги срываются, тьма поглощает его, и он падает, падает, не за что ухватиться скрюченным пальцам, и он хватает густой воздух, который с треском рвется, как ветхая ткань... Неодолимо приближается дно, ужас охватывает его. Но откуда-то появляются женские руки, подхватывают его и начинают ласкать, и в самый острый момент, когда наслаждение совсем близко, руки вдруг выпускают его из своих объятий, и он опять стремительно падает вниз. Его тело пронзает боль от страшного удара, и в эту же секунду он испытывает наслаждение. Тело его дергается в конвульсиях, но он не просыпается, его душа продолжает блуждать во мраке и не находит выхода...
Гоголев погрузился в изучение бумаг, которые лежали перед ним на столе. В одной стопке – отфильтрованная информация о телефонных звонках населения. В другой – рапорты оперативных групп, которые проводили ежевечернее патрулирование по улицам Центрального округа. «Все не то», – думал он, откладывая очередную бумагу в сторону. И наблюдение у консерватории пока не дало никаких результатов.
Он слегка усмехнулся, вспомнив, как один из оперативников для конспирации стоял с букетом искусственных цветов. Но очень скоро взволнованный девичий голос сообщил по телефону, что какой-то подозрительный тип уже несколько вечеров подряд маячит у консерватории и кого-то высматривает. Патрульная группа отреагировала мгновенно. И каково же было их разочарование, когда они увидели своего же сотрудника... Пришлось его срочно менять. Если он примелькался студентам, мог на себя обратить внимание кого угодно. Регулярное патрулирование, правда, принесло свои плоды. Мимоходом удалось предотвратить несколько краж и одно разбойное нападение. А одному бомжу просто спасли жизнь, обнаружив его спящим на асфальте в подворотне. Он уже совсем замерзал. Лежит теперь в больнице в тепле и уюте, хоть откормится немного, бедолага. Пальцы отморозил, но без ампутации обошлось, кто-то из оперативников интересовался. Гоголев застыл в раздумье над очередным рапортом и почувствовал головную боль. Надо передохнуть. И он вышел в коридор, откуда слышались голоса Крупнина и Салтыкова.
Крупнин с аппетитом поглощал китайскую лапшу. Сегодня, возвращаясь с работы, он уныло думал, что жрать ужас как хочется, а кроме засохшего кусочка сыра ничего не осталось. И тут его взгляду предстала дивная картина: маленькая палатка в китайском стиле с красивой надписью «Хуанхэ», витрина которой была украшена большими плакатами, а на них изображена – аж дух захватывало – всяческая китайская еда. На каждой картинке – тарелочка, а в ней что-то невообразимо красивое и наверняка очень вкусное. У него даже слюнки потекли. Правда, цена была великовата для уличного питания, но если учесть, что он давно не шиковал, разочек себе позволить можно. Выбрал среднее по цене блюдо и теперь наслаждается лапшой с овощами и кусочками курицы с арахисом. Обалденно вкусно, можно было бы и поострее взять, но, наверное, китайцы щадят непривычных к острой кухне русских граждан. Так что Валера сыпанул щедрой рукой красного перца и теперь работает челюстями так споро, что как бы не вывихнуть их сгоряча. Запивал все это райское наслаждение любимым пивом «Балтика» № 6 и радовался жизни. Лицо у него раскраснелось – так позорно реагировала его светлая кожа на острую пищу и алкоголь. Так что от друзей никогда не скроешь любовь к излишествам. Его друг-приятель Корчинский давно вынес ему «приговор»: «Твоя страсть к излишествам всегда налицо, Валерик. Как нажрешься или острого затолкаешь в себя – сразу рожа красная становится. Ел бы ты лучше картошку, запивал чаем – выглядел бы прилично. А то с тобой к девушкам хоть не ходи – опозоришь. Подумают, что я с алкашом связался и сам такой».
Ну что поделаешь, если уже после первого стакана пива лицо полыхает красным пламенем! Вот Валера в гостях у девушек теперь алкоголь никогда и не принимает, чтобы сохранить свою репутацию. Кстати, о девушках. Уже целую неделю он просыпался в замечательном настроении. Сначала все гадал, что же такого в его жизни произошло выдающегося, что в течение дня нет-нет, а в груди как будто кто-то осторожненько царапал мягкой лапкой. Он даже себе боялся признаться, что влюбился. И нельзя сказать, что Валера был нерешительный. Кое-какой опыт в отношениях с девушками у него имелся, но все его предыдущие симпатии – неплохие девчонки, веселые и напористые, но их хотелось иметь просто друзьями. Ни от одной у него не заходилось сердце так, как в этот раз.
