Там, где я учился, был с десяток таких домов, между Колумбус и Централ-Парком. К чему я это говорю, что даже книжка, по которой мы учились, мы – это десять женщин из Доминиканской республики, одна с Кубы, одна из Колумбии, и единственный мужчина в классе – это я, так вот, эта книжка имела название «Нет горячей воды каждый вечер». В книжке рассказывалось о людях, которые живут приблизительно в таком же районе, и как они окружены всевозможными несчастьями. Нет горячей воды, из-за преступлений они боятся вечером выходить на улицу, отец двух девочек досадует, что в их доме поселился некто Боб-бездельник и опасная личность, главарь шайки молодежи. Тут же высказывалось предположение, что отец двух девочек есть одновременно и отец этого Боба. Все жители района, о котором повествовалось в предложениях и упражнениях книжки, были связаны между собой чуть ли не кровосмесительными связями, а наблюдала за всем этим старая сводница и сплетница в шали (на рисунках в книжке она изображена в шали и с лисьей мордой). Веселенькая книжка.

В этот день я немного опоздал, они уже писали сочинение по вопросам учительницы. Учительница имела фамилию славянского происхождения – Сирота, хотя она не помнила, чтобы кто-то в их семье был славянин. Женщины разнообразных оттенков кожи радостно приветствовали меня, они искренне огорчались, когда я не приходил. Лус бросила мне улыбку. Она очень любит улыбаться мне, изгибаясь при этом, да простят мне пошлейшее и истертое сравнение, но это именно так, как стебелек розы. Лус совсем белая, она совершеннейшая испанка, хотя она тоже из Доминиканской республики. У Лус есть ребенок, хотя она сама еще ребенок – маленький и худенький – не помогают ни ее серьги, ни высокие каблуки. Серьги у нее дешевенькие, но она всегда меняет их, если надевает новую кофточку. У нас с ней почти любовные отношения, хотя мы ни разу с ней не поцеловались, и я только раз сказал ей, что она мне очень нравится. Но мы всегда смотрим друг на друга все три часа урока, и улыбаемся друг другу. А когда каждый из нас отвечал на вопросы учительницы и показывал по атласу, где он родился, я видел, как Лус быстренько записала в своей тетрадке название моего родного города – Харьков. Я, в сущности, наверное, скромный и стеснительный человек, и я говорил же, что до полной свободы мне далеко. И Лус была скромной девушкой – женщиной. Поэтому мы так и не смогли прижаться друг к другу, как хотели этого. И я бесконечно жалею, что не смогли. Может быть, она любила бы меня. А ведь только это и нужно мне.

У них у всех были дети, кое у кого даже четыре ребенка. Прелестные были девочки у Кандиды, с такими причудливыми, такими манерными, так неестественно живыми и изящными лицами и фигурками были девочки Кандиды, что когда они пришли к матери в класс, я подумал о них, как о произведениях искусства. Смесь различных кровей дала такой неожиданный эффект. Изощренный эффект, я бы сказал, древнеегипетский, они были похожи на дочерей Эхнатона, хотя сама Кандида была обычного светлокоричневого цвета невысокая женщина с добрым и простым лицом. В лицах ее девочек, в разрезах глаз, в волосах была какая-то поэзия, утро, заря, какой-то аромат тонкости. Позволю себе пышность – они были как кофейные зерна, как пряности – ее дети.

Так вот – когда я вошел, они писали сочинение. Они никогда не видели меня таким красивым и нарядным. Обычно я ходил в школу в босоножках и джинсах – моих единственных босоножках на деревянной платформе и в белых или голубых джинсах. А тут русский парень пришел в цветных сапогах, джинсовом костюме, с платком на шее и зонтом. Они оживленно обсудили мой вид по-испански. Судя по интонациям, я им понравился, одобрили.

Учительнице я сказал, что имел сегодня с утра деловое свидание по поводу работы, и взялся за сочинение. Нужно было написать о районе, в котором я живу. Я написал, что живу в районе, где помещаются в основном оффисы, что в моем районе находятся оффисы, может быть, самых дорогих компаний мира. И следовал вопрос – боюсь ли я ходить в моем районе ночью. Я написал что я ничего не боюсь, и гуляю по всему городу. Бояться мне нечего – у меня ничего нет. Читая мое сочинение и исправляя ошибки, учительница смеялась.

Многие в моем классе написали, что не боятся ходить вечером и ночью. Я думаю, у них тоже мало что было, потому они и не боялись.

Самой старшей в нашем классе была седая Лидия. Она была черная и седая, а лицо ее, фигура, походка, привычки напоминали мне одну соседку в Харькове, когда я еще мальчиком жил с папой и мамой. Ей и обоим Кандидам труднее всех давался английский. Обе Кандиды тоже напоминали мне каких-то моих соседок по харьковскому дому, только кожа у них была чуть потемнее. Надо сказать, что ежедневно проходя пешком по 130—140 улиц по раскаленному солнцу, причем я не церемонясь снимал с себя и рубашку, я стал такого темного цвета, что мало чем отличался от своих соучеников. Лус так уж верно была куда светлее меня.

Рядом с Лус всегда сидела Роза – высокая и стройная, совершенно черная девочка. Вид у нее был независимый и строгий, но мне всегда казалось, что она почему-то несчастна. Несколько раз поговорив с ней на нашем общем тарабарском языке, даже не поговорив, просто обратившись и получив ответы, я увидел, что девочка она доброжелательная и симпатичная, только относится к нашему миру настороженно. Каждый перерыв Роза скручивала голову очередной маленькой бутылочке с чем-то черным внутри. Делала она это очень ловко краем штанины широченных внизу брюк. Это был какой-то специальный латиноамериканский напиток. Я и Роза считались в нашем классе алкоголиками. Когда учительница спрашивала класс – кто что любит, я сказал как бы в шутку, что люблю водку, а за Розу сказали другие, кажется, именно Лус – «Роза любит дринк!» Роза была мне приятна, и своей независимостью тоже. Иногда она жевала резинку и становилась совершенно неприступной.

Рядом со мной сидела еще одна совсем черная женщина – Зобейда. Я – начитанный русский парень – конечно, знал, что такое имя носила одна из героинь Вольтера. Вряд ли это знала сама Зобейда, но она была одной из лучших учениц в нашем классе и часто ей и мне поручали читать какой-нибудь диалог, обычно мужа и жены, которые постоянно проливали что-то на себя и друг на друга и потом советовали друг другу, в какую чистку пойти. Эти супруги из книжки были полными идиотами, у них все валилось из рук, они не могли куска до рта донести, неизвестно, как же они все-таки оставались живы, кофе у них расплескивался, чашки раскалывались, жирный сэндвич падал маслом на новую одежду. Жутко становилось.

Когда я и Зобейда читали, выйдя к столу учителя этот диалог двух идиотов, – мы очень старались и получалось у нас, очевидно, смешно. Во всяком случае, блондинистая, с короткой стрижкой миссис Сирота покатывалась от хохота, слушая мое грозное «Вот?» и не менее глупый ответ жены – который читала Зобейда. – Вы похожи на телевизионную пару, – говорила она нам.

Зобейда была высокого роста, и зад у нее, как это бывает иной раз у черных женщин, был очень большой и существовал как бы отдельно от всего остального. Лицо у нее было красивое и как у большинства черных – тонкие руки. С ней я разговаривал больше всех. У нее тоже был ребенок и муж, который родился здесь, в Америке, и с которым она поехала было обратно в Доминиканскую республику, но потом они вернулись, после Соединенных Штатов жить им там было трудно.

Как-то разговор у нас зашел об образовании. Ана, сухонькое, в очках, насмешливое существо неопределенного возраста из Колумбии, стала говорить о своих братьях и сестрах. Она написала их имена на классной доске, а потом написала, сколько каждый их них имеет детей. У самой Аны детей не было. Зато у ее трех братьев и двух сестер было в общей сложности 44 ребенка. Я спросил Ану, когда они все приедут сюда из Колумбии. Ана сказала, что все, может, и не приедут, но что большинство из них, вырастая, хотят иметь высшее образование, и ее братьям и сестрам приходится туго – им нужно много работать, чтобы дети