жестикулируя потухшей трубкой.

– Я полагаю, что семьдесят пять лет наложили на духовный облик народа России такой отпечаток, который, быть может, не сотрется на протяжении еще многих десятилетий, – внушительно говорил Кадышев.

– Совершенно с вами согласен, – послушно кивал Денис, комфортно расположившись в глубоком кожаном кресле с чашечкой эспрессо. Рядом был столик со всякими сладостями. Все это в несколько минут организовала востроносенькая домработница Даша, передвигавшаяся как-то по-собачьи. На таксу похожа.

– Но, хуже того, за многие поколения люди срослись с советским режимом, забыли о масштабе понесенных утрат и начали воспринимать коммунизм чуть ли не как русскую национальную идею. Именно так понимает эту проблему господин-товарищ Жуков. Мало того, и во всем мире «советскость» часто отождествляется с «русскостью». Заметьте, не с «православием», как, скажем, было еще лет сто пятьдесят назад, а именно советскость им приходит в голову.

Тут Денис закашлялся, показывая, что кофе не в то горло пошло, и Кадышев стал колотить его по спине пудовым кулаком. На самом деле Денис пытался сдержать смех. Он вспомнил «Атомное православие» – фотографию на лондонском вернисаже, на которой голый, весь в татуировках мужик, сидя на корточках на песчаном пляже (что он там делает, интересно?), угрюмо-угрожающе смотрит на небеса. Вот уж точно, атомное православие. Кадышев недалеко от этого урки ушел, право слово.

– Вы преувеличиваете, профессор, – мягко заметил Денис и вспомнил незажженную сигару Златкина. Удивительно все же, как Борис Ефимович, насквозь порядочный человек, столько лет дружил с этим прохиндеем, да так в нем и не разобрался.

– Отнюдь, молодой человек! Вы, наверно, не бывали за границей.

Было в этих словах какое-то совсем уж невыносимое самодовольство, и Денис не стерпел:

– Только сегодня вернулся.

– Вот как? И где же, позвольте вас спросить, побывали?

– В Англии. В Лондоне.

– Прекрасно, прекрасно. Ну и как вам первый визит в столицу Великобритании?

– Вообще-то... – замялся Денис, но врать все же не стал, – вообще-то я там был уже раз двадцать, так что мне было, извините, не до достопримечательностей. Я ездил по делам. Встречался с Клеонским.

– Ах вот оно что! – нахмурился Кадышев. – Хочу вас предупредить, что привыкание к тяжелой болезни не приблизит исцеление от нее. Напротив, оно особенно опасно, так как уменьшает желание выздороветь.

– Вы о чем? – озадаченно спросил Денис.

– О том, что потеря исторических и государственно-правовых ориентиров ведет к утрате морально- нравственных норм, наносит непоправимый ущерб психическому состоянию народа, опустошает его душу, развращает молодежь, обессмысливает общественную жизнь, лишая молодежь идеалов! В этом – одна из коренных причин катастрофического падения рождаемости, слабости семейных устоев, психологической установки многих людей не на жизнь, а на смерть. Возрождение России может произойти только тогда, когда наш народ осознает советский период истории как пагубный, безнравственный и противоправный. Народ должен обратить свои помыслы и силы на восстановление преемства с настоящей российской государственностью, уничтоженной в огне Гражданской войны. Ведь нынешняя Россия политически и юридически отрезана от своего тысячелетнего исторического наследства и является продолжательницей Советского государства. Понимаете ли вы это?!

– Понимаю, – кивнул Денис.

– А ваш Клеонский?!

– Думаю, и мой Клеонский понимает.

– Ничего он не понимает и понимать не хочет! Он – беспринципный авантюрист и игрок. Главное для Клеонского – уловить момент для своих многочисленных мелких побед. В первую очередь для личного обогащения. Недаром Юкшин назвал его гением момента!

– Это любопытно, – пробормотал Денис. – Юкшин так говорил о нем? В какой связи?

– Не нахожу ничего любопытного! – продолжал метать громы и молнии Кадышев. – Это, по меньшей мере, аморально!

Однако! «Профессор» говорит, что Юкшин называл Клеонского гением момента, а олигарх сам точно так же называл Юкшина в разговоре с Денисом. Может, это в их кругах какое-то расхожее выражение? Нет, едва ли, уж очень конкретный оно имело смысл. Это не случайное совпадение. Но что оно может значить? А то, что оно принципиально важное для его, Дениса, расследования, он это чувствовал...

Денис, как мог, закруглил разговор и покинул видного деятеля русского зарубежья, улучив момент и улыбнувшись востроносенькой Даше.

Значит, Юкшин считал, что Клеонский хороший тактик, но не воспринимал его всерьез как стратега. А уж профессор Кадышев – и тактик никакой, если считает, что таких людей, как Клеонский, волнует вопрос личного обогащения. В том-то и корень проблемы, что в некоторый момент клеонские перестают интересоваться деньгами, как таковыми. Как когда-то сказал Турецкий? «Для Клеонского власть – это высокодоходный финансовый инструмент»? Ерунда. И Александр Борисович ошибается. В том-то и дело, что олигархам нашим просто элементарно скучно. От богатой жизни бегут они в политику, а не чтобы заработать еще больше. Если бы не были они в недавнем прошлом завлабами и комсомольскими деятелями, а богатство это было бы выношено поколениями предков, они бы сами к деньгами иначе относились, и мы к ним тоже. А так они, бедняги, уверовали, что, поскольку научились бабки лопатой загребать, значит, смогут и всю страну чему-то научить.

В тот момент, когда Денис садился в машину, зазвонил телефон. Он машинально глянул на дисплей, но определившийся там номер ничего ему не сказал. Прятаться особо было не от кого, и Денис сказал:

– Алло?

– Господин Грязнов? Это Васильев из Мосгорпрокуратуры. – Тон следователя был самодовольный: смотри, мол, частный сыщик, как я легко твой телефон вычислил!

Действительно, подумал Денис, наверно, пора опять менять.

– Чем могу быть полезен, Антон Викторович? – осведомился Денис, прогревая двигатель.

– Пришлите мне список своих сотрудников, штатных и нештатных, то есть всех. Только не одни фамилии и все инициалы полностью.

– И что они делали на момент убийства Глаголева? – весело добавил Денис.

– Неплохо было бы.

– А как насчет официального вызова в прокуратуру?

– За этим не заржавеет, – не совсем уверенно пообещал Васильев.

– Знаете что, Антон Викторович, я вам облегчу работу. Это уже становится доброй традицией, вы не находите? Насчет моих сотрудников и их инициалов – вас ведь интересует, главным образом, нет ли среди них Юриев или Юлиев, или с такими отчествами, верно? – Васильев молчал. – Может, я, конечно, заблуждаюсь но, вы, верно, озабочены этой последней фразой умирающего Глаголева. Он ведь, кажется, произнес только букву «ю»? Так вот, среди моих сотрудников, штатных и нештатных, нет никого с этой буквой, зарубите на своем длинном носу! А хотите сотрудничества – делайте первый шаг, делитесь информацией. В противном случае буду говорить только в присутствии своего адвоката. Слыхали про Гордеева из десятой юрконсультации? Он-то как раз на «ю» – Юрий Петрович. Так вот, он вас за малейший прокол со свету сживет.

...«...Вологда встретила меня мокрым снегом. Модное пальто не очень-то согревало. Видимо, оно было рассчитано на более теплый климат. В неуютном гостиничном номере, похожем, скорее, на гроб с окном, я, завалившись на продавленную кровать, принялся размышлять о дальнейших действиях.

Взгляд скользил по выцветшим затасканным занавескам и обшарпанным грязным стенам. Самым верным было бы принять горячий душ и завалиться в постель. Завтра предстоял тяжелый день. Однако вода в кране была только холодная, да и та отдавала ржавчиной. Что поделать, это вечная болезнь дешевых провинциальных гостиниц, никакая рыночная экономика их не берет... Пришлось ограничиться тем, что есть. Свернувшись под байковым одеялом в клубок, словно усталый кот, я забылся тяжелым сном.

Наутро, побрившись и позавтракав в соседней столовке, я направился на поиски Вологодского детского