внутрь костную муку, которую они недолюбливали. Но Сомба, увидев, что я сыплю костную муку в их любимое лакомство, начинала бросаться на меня, чтобы я не смела портить хорошую еду.

Пожары бушевали по всей местности, где Пиппа обычно бывала, и только равнина за рекой Васоронги уже не дымилась и не тлела. Туда, примерно за четыре мили вверх по течению от моего лагеря, Пиппа увела своих детей. Там мы и встретили их однажды утром — около только что убитой молодой газели Гранта. Пиппа задушила ее, схватив за горло, но туша была еще не тронута. Как только я приблизилась, Сомба тут же налетела на меня с невероятной злобой, она бросалась, шипела и рычала, а глаза у нее горели так непримиримо, что я, честно говоря, испугалась. Конечно, меня радовало, что она ведет себя, как дикое животное, возле своей первой «настоящей» добычи. Впрочем, это было естественное поведение самки, которая должна охранять добычу; самцы не возражали против моего присутствия. Как ни странно, Сомба тут же присоединилась к братьям, когда я протянула им тазик с молоком, но как только я осмеливалась двинуться к ее добыче, она немедленно бросалась на меня. Я очень пожалела, что не захватила кинокамеру, и отправилась за ней в лагерь, оставив семейство на попечении Локаля. Когда я возвратилась, гепарды все еще не покончили с добычей, и Сомба защищала ее с такой же яростью, как и утром.

Приближалась гроза, темные тучи, готовые вот-вот хлынуть на землю дождем, нависли, закрывая горизонт. Раскаты грома то и дело тревожили гепардов, и малыши в ужасе вздрагивали, заслышав ворчание с неба, так что в конце концов Пиппа позвала их — «прр-прр» — и все они куда-то скрылись. Мы забрали с собой остатки газели, чтобы скормить их на следующий день, и вернулись домой.

Гепарды всю неделю держались на этой равнине. Чтобы добраться до них, нам приходилось переходить вброд речушку, которая день ото дня становилась глубже. В конце концов после сильнейшего ливня, который лил всю ночь напролет, мы не смогли перейти речку. Но, к счастью, след гепардов обнаружился на нашей стороне речки — они переплыли ее как раз вовремя. Я решила, что Пиппа просто не хотела лишаться мяса, которое мы ей давали, но она снова показала мне, как плохо я понимаю ее поступки. Она не пошла к нашему лагерю, хотя прекрасно знала, что там для нее запасено мясо, а прошла две мили в другую сторону, на равнину, где паслось множество газелей Гранта и зебр. Мне стало совершенно ясно, что она предпочитает вырастить своих детей дикими и свободными и не хочет приучать их к нашему лагерю.

А они и вправду были дикие: мы убедились в этом однажды утром, когда увидели их ярдах в трехстах от нашего лендровера. Мы оставили машину на дороге и понесли мясо проголодавшимся гепардам. Но только они успели до него дотронуться, как вдали показался автомобиль с туристами. Гепарды исчезли задолго до того, как чужая машина подъехала к нашему лендроверу, несмотря на то что мясо осталось несъеденным.

Теперь, впервые за много месяцев с тех самых пор, как они расстались, Пиппа оказалась на территории Мбили. Мне приходила в голову только одна причина, которая могла заставить Пиппу нарушить закон, установленный ею самой: почти вся равнина за последнее время превратилась в сплошное болото, где было слишком трудно охотиться. Я с интересом отметила, что Пиппа никогда не подходила к тем термитникам и деревьям, где она чаще всего бывала с Мбили, Уайти и Тату. Новые малыши играли в других, новых местах, и Пиппа несколько дней подряд тщательно отмечала упавшие деревья своим обычным способом — кучкой помета. Может быть, так она заявляла свои права на эти участки? Мне очень хотелось узнать, что же будет, если здесь вдруг появится Мбили.

Однажды утром мы накормили гепардов, и я увидела, что Пиппа, сжав губы, пристально смотрит в сторону далеких холмов. Я посмотрела в том же направлении и увидела в бинокль почти на горизонте двух белых носорогов. Это была пара из тех шести носорогов, которых привезли три года назад из Южной Африки, чтобы они акклиматизировались и дали потомство в Кении. До сих пор носорогов держали в просторном загоне в Скале Леопарда; должно быть, эти двое удрали оттуда. Белые носороги крупнее черных, и у них более широкий рот. «Белыми» их называют по ошибке — голландцы произносят «уайд» («широкий») как «уайт», то есть «белый». Уж не знаю, разбиралась ли Пиппа во всех этих тонкостях, только «прр-прр» — и мать с детьми со всех ног умчались прочь. Мне очень хотелось узнать, неужели она и вправду различает два вида носорогов и спасается бегством от незнакомого вида, хотя местного, черного носорога она обычно просто не замечает. Мне пришлось дожидаться разгадки больше года, но ее дети дали мне ответ на этот вопрос — они поступали точно так же.

Следы гепардов привели нас обратно на территорию Пиппы в долине Мулики, но здесь они пересекались со следами льва. Ничего удивительного, что несколько дней мы никак не могли разыскать гепардов. Но вот Стенли заметил гепарда, который с рычанием бежал прямо на него со стороны Пятой мили. Стенли удивился и окликнул меня.

Увидев меня, гепард стал как-то странно прыгать вокруг, а потом побежал прямо через заросли, то и дело останавливаясь, чтобы удостовериться, что мы идем следом. Но он не подпускал меня достаточно близко, и я никак не могла узнать, кто это. Во время этой игры в пятнашки гепард спугнул двух цесарок и прыгнул, чтобы поймать птицу, но оба раза промахнулся. Я думала, что это Пиппа — видимо, она спрятала своих малышей от львов и хочет привести меня к ним, — так что еще минут пятнадцать я изо всех сил старалась не отставать от нее. Я уже начала всерьез беспокоиться — до сих пор Пиппа никогда так далеко не уходила от малышей, оставив их одних. Наконец я почти поравнялась с гепардом, но все же не смогла узнать его с такого расстояния. Малышей нигде не было видно. Я боялась, что произошло что-то непоправимое, и крикнула: «Пиппа!» Гепард молнией бросился к Мулике, прыжком перелетел на другую сторону и скрылся. Тут-то я начала догадываться, что это была Мбили — Пиппа ни за что не стала бы так себя вести. Я очень обрадовалась, что Мбили прекрасно выглядит после восьми с половиной месяцев самостоятельной жизни. Она оказалась на территории Пиппы, но это можно было понять: как раз на границе ее владений работала многолюдная бригада; видимо, она испугалась и перешла на чужую территорию.

Некоторое время спустя мы нашли наше семейство в полном здравии в полумиле от этого места. Здесь было много дичи, и Пиппа все время старалась подкрасться к стаду газелей Гранта, но ей так и не удалось подобраться поближе — ведь трава сгорела и спрятаться было негде. Я снова подумала, что же будет, если ей встретится Мбили. На следующее утро я нашла семейство около того места, где скрылась Мбили; все они то и дело озирались, словно ожидая чего-то.

Это место было в шести милях от лагеря и недалеко от дороги, так что на следующий день мы приехали на машине и оставили ее примерно в четырехстах ярдах от дороги, увидев, что к нам несется стадо газелей Гранта. Вскоре показалось и наше семейство. Пока мы готовили еду, Пиппа исчезла, но приказала малышам не трогаться с места, и они беспрекословно подчинились, поэтому нам пришлось тащить к ним мясо, хотя они отлично видели, как мы режем его на кусочки. Когда они начали есть, Пиппа вернулась, села под кустом ярдах в пятидесяти от них и негромко позвала к себе детей. Я принесла к ней мясо и заметила, что она тяжело дышит, а правая передняя лапа и пасть у нее в крови. Она была очень возбуждена и не позволила мне осмотреть окровавленную лапу, а к мясу даже не притронулась. Она не сводила глаз с дороги и вскоре перешла поближе к ней и уселась. Тем временем я послала своих помощников на розыски ее добычи, но они ничего не нашли. Тогда я понесла Пиппе молоко. Теперь ее поведение объяснилось — я увидела, что она сторожит молодую газель Гранта, которую только что задушила. Лишь тогда я поняла, что она старалась по-своему объяснить мне, в чем дело: она бросила добычу и пошла за мной, нельзя же оставлять тушу возле дороги! А мне-то это было невдомек! Потом я перенесла добычу подальше от дороги, чтобы гепарды могли есть, не пугаясь шума машин.

Как только малыши увидели добычу, они принялись в восторге отплясывать вокруг нее, и Пиппа долго не вмешивалась в их игру. Но увидев, что они никак не могут справиться со шкурой, она продемонстрировала им наилучший способ начинать еду — вспорола нежную кожу между задними ногами, где нет никаких костей.

Я с огромным интересом наблюдала за поведением Сомбы. Когда я попыталась подойти к добыче, Сомба бросилась на меня еще яростнее, чем раньше: опустив голову, она шипела, а потом старалась ударить сразу обеими передними лапами. Тихонько, шаг за шагом, я отступала назад, а Сомба преследовала меня, продолжая царапаться. Но тут она увидела, что братья принялись за еду, помчалась к туше защищать свою долю и в мгновение ока прогнала их прочь. Чтобы восстановить справедливость, мы дали малышам мяса. Но как бы не так: Сомба немедленно явилась за своей порцией и даже взяла мясо прямо у меня из рук. Стоило мне сделать шаг в сторону добычи — и Сомба едва не уронила мясо, бросившись на меня, чтобы