Внезапно на нее нахлынули воспоминания о празднике короля Эйериса, когда Серсея впервые была представлена ко двору зеленой, как самая зеленая трава девчонкой. Старый Мерривезер как раз рассуждал о повышении налога на вино, когда лорд Риккер пошутил: «Если нам нужно золото, Его Величеству достаточно посадить лорда Тайвина на королевский горшок. — Эйерис и его прихлебатели громко захохотали, а отец уставился на Риккера поверх своего кубка с вином. Веселье уже стихло, но он не сводил своего взгляда. Риккер обернулся, повернулся, встретился с отцом взглядами, потом отвернулся обратно, выпил полную кружку эля, и покраснел, проиграв сражение с парой немигающих глаз.

«Глаза лорда Тайвина теперь навеки закрылись», — подумала она. — «Теперь им придется бояться моего взгляда, отворачиваться от моих глаз. Я тоже львиной крови».

Внутри септы из-за низкого серого неба было мрачно. Если дождь утихнет, и солнце проглянет сквозь тучи, то солнечный свет, пройдя сквозь кусочки хрусталя, и упав на тело, превратится в радугу. Лорд Бобрового Утеса заслужил радугу. Он был великим человеком. — «Но я должна стать еще величественнее. И через тысячу лет, когда мейстеры станут писать летописи нынешних времен тебя должны помнить как родителя Королевы Серсеи».

— Матушка. — подергал ее за рукав Томмен. — А что это так мерзко пахнет?

«Мой лорд-отец».

— Смерть. — Она тоже почувствовала этот запах. Легкий привкус разложения от которого у нее зачесался нос. Серсея не обратила на него внимания. Семеро септонов в серебристых одеждах стояли у катафалка испрашивая у Всевышнего Отца для лорда Тайвина справедливого суда. Когда они ушли, перед алтарем Матери собрались семьдесят семь септ и затянули ей песнь о милосердии. Томмен от их песни пришел в сильное волнение, а колени королевы начали нестерпимо болеть. Она взглянула на Джейме. Ее брат-близнец стоял, словно был высечен из камня, и не смотрел в ее сторону.

На скамьях среди прочих ссутулившись сидел дядя Киван, его сын сидел прямо за ним. — «Лансель выглядит даже хуже Отца», — Несмотря на то, что ему только семнадцать, можно было подумать, что ему все семьдесят. Его лицо посерело, было измождено, щеки впали, глаза потускнели, а волосы стали белыми, как мел и ломкими. — «Как Лансель может пребывать среди живых, если Тайвин Ланнистер мертв? Или боги сошли с ума?»

Лорд Джайлс кашлял даже сильнее обычного и закрывал лицо красным квадратным шелковым платком. — «Он тоже это чувствует». — Грандмейстер Пицелль сидел с закрытыми глазами. — «Если он заснул, клянусь, я прикажу его высечь». — С правой стороны от катафалка преклонили колени Тиреллы: лорд Хайгардена, его отвратительная мамаша и пресная жена, его сын Гарлан и их дочь Маргери. — «Королева Маргери», — напомнила она себе. Вдова Джоффа и невеста Томмена. Маргери выглядела почти как ее братец, Рыцарь Цветов. Ей стало любопытно, в чем они еще похожи. — «Вокруг нашей маленькой розочки днем и ночью вьются дамы». — Сейчас при ней их была почти дюжина. Серсея внимательно рассмотрела их лица, размышляя: «Кто из них трусливее, расточительнее других или жаждет славы? Кто невоздержан на язык?» — Ей придется постараться, чтобы это узнать.

Когда песнь наконец закончилась, наступило облегчение. Запах разложения от тела ее отца казалось усиливался. Большей частью люди делали вид, что ничего не заметили, но Серсея заметила пару кузин леди Маргери, морщивших свои тирелльские носики. Уходя с Томменом прочь по проходу септы, королеве показалось, что она расслышала шепот в задних рядах, слова «нужник» и смешки, но когда она обернулась, чтобы взглянуть на шептунов, ее встретило море невозмутимых лиц и невинных взглядов. — «Будь он жив, они бы ни за что не посмели над ним смеяться. От одного его взгляда у них тряслись поджилки».

Когда они вернулись в Зал Свечей остальные скорбящие принялись виться вокруг как жирные мухи, стараясь выразить ей свои бессмысленные соболезнования. Близнецы Редвины оба бросились целовать ей руки, а их отец щеки. Галлин Пиромант пообещал зажечь в небе над городом огненную десницу на весь день, когда прах ее отца отправят на запад. Лорд Джайлс, в перерывах между кашлем, доложил, что он нанял скульптора, чтобы сделать статую лорда Тайвина, которую собрался установить на вечный пост у Львиных Ворот. Сир Ламберт Тарнберри появился с повязкой на правом глазе, поклявшись, что не снимет ее, пока не принесет ей голову карлика.

Едва успев вырваться из объятий этого дурака, она обнаружила, что ее зажали леди Фалис из Стокворта с мужем, сиром Балманом Бирчем. — Моя леди-мать шлет вам свои соболезнования, ваше величество. — Пробубнила Фалис. — Лоллис вот-вот готова родить, поэтому она не решилась ее покинуть. Она уверена, что вы ее простите, и просила просить вас… моя матушка ценила вашего отца выше прочих людей. Ее пожеланием было, если у моей сестры будет мальчик, назвать его Тайвин… если вам будет угодно.

Серсея уставилась на нее, закипая от гнева: — Твоя безмозглая сестра дала себя изнасиловать едва ли не половине Королевской Гавани, и Танда решила назвать ублюдка в честь моего лорда-отца? Думаю, не стоит.

Фалис отшатнулась словно от пощечины, но ее муж только дернул себя за пушистый светлый ус. — О том же и я предупреждал леди Танду. Нам нужно будет найти, э… более подходящее имя для бастарда Лоллис. Даю слово.

— Я проверю. — Серсея повернулась к ним боком и пошла дальше. Она заметила, что Томмен попал в объятья Маргери Тиррел и ее бабули. Королева Шипов была такой маленькой, что Серсея сперва приняла ее за другого ребенка. Она не успела спасти сына от роз потому, что ее оттеснили лицом к лицу с ее дядей. Когда королева напомнила ему о намеченной позднее встрече, сир Киван вяло кивнул в ответ и постарался ретироваться. Но Лансель задержался. Он представлял собой наглядный образ человека, стоящего одной ногой в могиле. — «Вот только — выбирается он из нее или наоборот?»

Серсея заставила себя выдавить улыбку. — Рада видеть, Лансель, что ты окреп. Доклады мейстера Баллабара были очень тревожными. Мы беспокоились за твою жизнь. Но я думала, что ты на полпути в Дарри, чтобы принять управление над своим поместьем. — Ее отец после битвы на Черноводной сделал Ланселя лордом и знаменосцем своего брата Кивана.

— Не успел. В моем замке пока царит беззаконие. — Голос ее кузена был подстать его усам. Таким же тонким. Несмотря на то, что его волосы побелели, усы сохранили песочный оттенок. Пока мальчик находился в ней, старательно пыжась, Серсея часто смотрела вверх на них. — «Они похожи на грязь над губой». — Она несколько раз в шутку, послюнявив палец, пыталась их оттереть. — Отец говорит, речным землям требуется твердая рука.

«Жаль, что они теперь твои», — хотела ответить она, вместо этого она улыбнулась. — И ты к тому же женишься.

На лице юного рыцаря промелькнуло угрюмое выражение. — Девчонка Фреев и к тому же не по моему выбору. Она даже уже не девица. Вдова, из рода Дарри. Мой отец утверждает, что это поможет мне с крестьянами, но все мои крестьяне мертвы. — Он прикоснулся к ее руке. — Это ужасно, Серсея. Вашему Величеству известно, как я люблю…

— Род Ланнистеров. — Закончила она за него. — В этом никто не сомневается, Лансель. Пусть твоя жена даст тебе крепких сыновей. — «Хотя, лучше бы моему лорду-отцу было не затевать брачные союзы самостоятельно». — Я уверена, что в Дарри ты совершишь много славных рыцарских подвигов.

Лансель кивнул, с очевидным разочарованием. — Когда я был при смерти, отец позвал Верховного септона, чтобы вознести за меня молитву. Он — хороший человек. — Глаза ее кузена стали влажными и заблестели. Такие детские на лице старика. — Он сказал, что Матерь сохранила меня для чего-то важного, чтобы я мог смыть свои грехи.

Серсее стало интересно, как он собирается смывать их общий грех. — «Посвящение его в рыцари было большой ошибкой, а спать с ним — еще большей». — Лансель был слаб как камыш, а ей отнюдь не нравилось вновь обретенное благочестие. Он был так уморителен, тужась изобразить из себя Джейме. — «Что этот мямля рассказал септону? И что он поведает малышке Фреев, когда они останутся наедине в темноте?» — Если он станет хвастать своими победами в постели Серсеи, что ж, она это переживет. Мужчины часто врут о своих постельных победах. Она бы легко опровергла его слова, сославшись на то, что мальчик хвастает, ошеломленный ее красотой. — «Но если он запоет о Роберте и вине, тогда…» — Грехи лучше всего замаливать молитвами. — Наставительно заявила ему Серсея. — И лучше про себя. — Она ушла, оставив его поразмышлять над ее словами, и тут же столкнулась с семейством Тиреллов.

Маргери обняла ее словно они сестры, что королеве показалось слишком самонадеянным, но сейчас