кучевых облаков на марше. На закате они становились похожими на алые галеры с зелеными и серебряными парусами. Иногда черные облака в форме топора предупреждали о надвигающемся шторме. Мы попали в три или четыре шторма, но выстояли. Ни один из них не был таким жутким ураганом, как тот, который я однажды усмирил.

Отдельные дни были отмечены незначительными событиями: некоторые дождем, некоторые ветром, какие-то осенним штилем и спокойствием вязких зеленых водяных лугов под нами. А какие-то стычками и шумными перебранками. Однажды в полдень к фок-мачте подвесили для наказания двух матросов. Впоследствии их принесли ко мне для лечения с почерневшими губами и слезящимися глазами, чтобы я привел их в чувство для вечерней вахты. Ночи отличались беспорядочной и не всегда добровольной педерастией, что можно было услышать или мельком увидеть в полутьме.

Иногда в лучах восходящего солнца мелькало пятнышко далекой земли. Позже нам попались один или два островка, где мы набрали свежей воды и поймали краба величиной с маленькую собачку. Из этого краба против его намерения приготовили обед для Ланко и его приближенных. Случались всякие происшествия. Какой-нибудь гребец с толстой как у быка шкурой начинал хныкать, потому что ему приснился мальчик, любовник его юной поры, который потом стал проституткой в Бар-Айбитни. Один человек утонул во время шторма: его смыло с носа корабля. Другой исчез после того, как плюнул в глаза помощнику Ланко. Через сорок дней на море часть сухарей покрылась плесенью, и от меня потребовали, чтобы я произнес какое- нибудь заклинание и сделал их пригодными для еды. Оживлять мертвых больше не входило в мои планы, даже мертвую еду: я живо помнил Лели и всякую другую магию, от которой у меня тряслись поджилки. Я отказался, и на команду это произвело неприятное впечатление, но я предложил отдавать собственные порции два дня из каждых четырех – все равно я ел мало. Но этот благородный жест остудил их гнев. Видя упрямство волшебника, они оставили его в покое.

Каждый день были свои заморочки, однако все дни были похожи один на другой.

Я узнал свое весло, понял его физическую сущность, как можно прийти к физическому пониманию женщины, с которой проспишь сорок или пятьдесят ночей. Это была моя железно-деревянная жена с голубой лопастью, молотящей воду, и стройным крепким телом в моих руках, держащих ее груди и бедра. Шесть часов совокупления, затем шесть часов с другими – требовательная леди. Однако она оставляла мой мозг свободным. Сколько часов скольких дней скольких месяцев! Тени и воспоминания пересекались в моем уме, когда я сидел в той черной, скверно пахнущей дыре, а весло стирало мои ладони до крови, не позволяя образовываться мозолям, которые защитили бы меня, а бледно-розовый свет рассвета увядал до серого и еще раз превращался в розовый на склоне дня. Климат стал более прохладным. Небеса, когда их не закрывали облака, стали чище и бледнее. Ночью светили большие и яркие звезды. С ветром, который дул с запада, приходил запах зимы, похожий на запах старой доброй зимы северных земель. Еще ветер приносил кусачие, сволочные штормы, мокрый снег, холод с густым снегопадом.

На пятьдесят первый день подкрался туман. Корабль плыл в нем, и на всем оседала ледяная тишина. Море под нами было серым, а в глубине – ярко-голубым. Мачты ритмично раскачивались из стороны в сторону. Люди Ланко, проклиная все на свете, натягивали куртки и заворачивались в плащи. Солнце светило как лимонно-металлический диск. Никто не высматривал обнаженных русалок, катающихся на ледяных столбах.

Через это безмолвное одеяло, сквозь которое мы плыли, звук удара весел о воду доносился низким и приглушенным. Южанам было наплевать на туман, но не на особенный, пронизывающий до костей, прозрачный холод. Зимы Симы, Тинзена и Бар-Айбитни не были особенно холодными, а были просто холодными по контрасту с жарким летом. Дули пыльные ветра и шли дожди и град, гремел гром и клубились черные тучи. Но снег никогда не выпадал на благословенные земли юго-востока, и только на двух или трех горных вершинах архипелага действительно можно было найти снег. Оттуда его приносили в хитро запечатанных, оплетенных кувшинах, очевидно, с единственной целью – охлаждать напитки для господ.

У своего весла я видел сны наяву (о Тафре, о Демиздор, об Эшкореке, о Малмиранет, о серебряной маске), как вдруг услышал ворчание гребцов, согнувшихся на своих местах со вспотевшими от работы лицами.

– Волшебник завел нас сюда, пообещав золота. Пусть он уберет этот пронизывающий до костей собачий туман.

Я взглянул на них, они затихли, но их лица были враждебны: удача изменила мне.

– Ну, – потребовал матрос с другой стороны от меня. Это был уголовник из какого-то южного города, метис без ушей. – Так сделай же это, могущественный волшебник.

– Туман – явление природы и скоро пройдет сам, не надо его бояться.

Метис осклабился, рисуясь перед своими товарищами, которые, как и все мы, без перерыва сгибались, ворочая тяжелыми веслами.

– По-моему, шрийский волшебник – тоже явление природы и скоро пройдет сам.

Я подумал: «Я мог бы рассеять туман и заткнуть этот шум. Легко, почему бы и нет? Но с этого все и начиналось: почему бы не пройти по воде, почему не пролететь по воздуху, почему бы не воскресить мертвого». И я снова подумал: «Ладно, я вытерплю и это. Бог свидетель, какая это малость».

Они еще некоторое время поспорили и позубоскалили на мой счет.

Я не обращал внимания. Так я изменился.

Пару часов спустя мы выгребли из тумана, держа курс на запад.

На семидесятый день они затосковали по земле. Пайки были урезаны – в основном из-за жадности Ланко и его помощника и недостаточной организованности на борту. Профессиональные воры, они крали и друг у друга. Однажды Ланко применил экстравагантное наказание: матроса, пойманного пьющим ворованный куис, опустили головой в кувшин с куисом и утопили в нем. А затем Ланко предлагал этот кувшин любому желающему выпить. Собственные запасы Ланко хранились отдельно и никогда не подвергались набегам.

У них была старая коричневая карта, пришпиленная к столу в каюте Ланко женской брошью. На этом обрывке бумаги была обозначена западная земля – неясные расплывчатые формы без заливов и бухт, скорее загадка, чем точная карта. Тем не менее, согласно этой карте, земля вскоре должна была появиться на горизонте. Однако море, сине-зеленое и холодное, было все так же однообразно и пустынно.

Команда корабля напоминала людей, просыпающихся после употребления опиума. Приключенческий дух испарился, и они выглядели, как очнувшиеся лунатики, обнаружившие себя во многих милях от дома. Что они здесь делают, в этой ледяной водной пустыне, пахнущей снегом и чистотой?