Наиболее полно мысли о природе Марвелл выразил в своем, быть может, самом знаменитом и сложном стихотворении 'Сад'. Его лирический герой, отказавшись от честолюбивых помыслов и разочаровавшись в любви, находит покой среди зелени сада. С шутливой улыбкой поэт обыгрывает парадокс простота сельского уединения более 'цивилизованна', чем людское общество. Мысль, казалось бы, предвосхищающая романтиков. Но, как и Воэн, Марвелл художник своей эпохи. И для него природа тоже во многом является иероглифической книгой откровения, а учение неоплатоников, по-видимому, интересует его ничуть не меньше, чем автора 'Искр из-под кремня'. Однако идеи эти Марвелл осмысляет иначе, чем Воэн. Главным для него становится не созерцание, позволяющее уйти от тревог современности, но противопоставление созерцательного и деятельного идеалов жизни, которое поэт понимает в духе диалектики мышления, знакомой по 'Горацианской оде'.

Слияние с природой дает герою 'Сада' возможность изведать экстатическое блаженство, которое поэт шутливо сравнивает с райским, уподобляя свой сад Эдему, где Адам жил в одиночестве до сотворения Евы. От чувственных радостей герой согласно неоплатонической иерархии ценностей поднимается к более высоким радостям мысли, творческой фантазии. Но тем самым активное начало вторгается в царство покоя и тишины, готовя духовное возрождение героя:

А между тем воображенье

Мне шлет иное наслажденье:

Воображенье - океан,

Где каждой вещи образ дан;

Оно творит в своей стихии

Пространства и моря другие;

Но радость пятится назад

К зеленым снам в зеленый сад.

Знаменательно, что душа героя, в экстазе на миг освободившись от оков тела, не устремляется ввысь, но взирает на землю и наслаждается ее красотой. В заключительной строфе поэт возвращает героя в обыденный мир. Цветочные часы в саду отсчитывают время не только для трудолюбивой пчелы (так в оригинале), но и для нас - созерцание подготовило героя к действию.

Подобная же диалектика созерцательного и активного идеалов характерна и для поэмы Марвелла 'Усадьба в Эплтоне', посвященной генералу Фэрфаксу, в доме которого поэт прожил около двух лет, обучая языкам юную дочь генерала. Поэма развивает традиции 'Пенсхерста' Джонсона. Ее автор искусно вплетает тему природы в панегирик Фэрфаксу и его дочери, чья судьба в поэме предстает в широком историко- политическом контексте. В образной структуре 'Эплтона' уже вся Англия является прекрасным райским садом, куда гражданская война вносит смерть и разорение. Лирический герой поэмы спасается от них в лесу, обретя покой в чтении 'мистической книги природы'. Здесь, как и в 'Саду', созерцание помогает духовно возродиться.

Разнообразна любовная лирика Марвелла. В большинстве стихотворений о любви поэт довольствуется тем, что варьирует знакомые мотивы, делая это с присущим ему изяществом и тактом. Однако в лучших стихотворениях Марвелл находит самостоятельный поворот темы.

Поэт сталкивает чувство героя с враждебными ему обстоятельствами. Это вовсе не классицистический конфликт любви и чести, в котором долг обычно подчиняет чувство. У Марвелла враждебные герою силы абсолютизируются в барочном духе, принимая космические формы. Поэт олицетворяет их в виде Судьбы и Времени. Так в 'Определении любви' сама 'завистливая Судьба' помещает любящих на противоположных полюсах земли, делая их встречу возможной лишь в случае космической катастрофы:

И я бы пролетел над бездной

И досягнуть бы цели мог,

Когда б не вбил свой клин железный

Меж нами самовластный рок...

И вот он нас томит в разлуке,

Как полюса, разводит врозь;

Пусть целый мир любви и муки

Пронизывает наша ось,

Нам не сойтись, пока стихии

Твердь наземь не обрушат вдруг

И полусферы мировые

Не сплющатся в единый круг.

При том, что Марвелл явно забавляется, вводя в текст ученые термины, в стихотворении есть и вызов судьбе, тем обстоятельствам, которые в XVII веке в отличие от эпохи Ренессанса стала казаться человеку всесильными. Не имея возможности быть вместе, любящие избирают духовный союз, противостоящий велению звезд:

Любовь, что нас и в разлученье

Назло фортуне единит,

Души с душою совпаденье

И расхождение Планид.

Иное решение Марвелл предлагает в стихотворении 'К стыдливой возлюбленной', которое развивает привычный для поэзии XVII века мотив 'лови мгновение'. Но оно далеко от элегантной игривости Джонсона, гедонизма кавалеров или 'буйной учтивости' Геррика. В своем понимании любви поэт ближе всего к Дойну. Врагом любящих в стихотворении Марвелл а выступает время. В отличие от героев неоплатонических стихов Донна герой Марвелла не может до конца вырваться из-под власти времени. Но он смело бросает ему вызов. И если герой стихотворения не в силах задержать ход времени, то он может 'сжать время' в своем сознании и, парадоксальным образом ускорив его бег, превратить единый миг в вечность:

Всю силу, юность, пыл неудержимый

Сплетем в один клубок нерасторжимый

И продеремся, в ярости борьбы,

Через железные врата судьбы.

И пусть мы солнце в небе не стреножим

Зато пустить его галопом сможем!

Для поэзии Марвелла характерны особая сдержанность, уравновешенность, изысканная плавность, которая часто соединяется с легкой шутливостью тона, что позволяет поэту с улыбкой говорить о самом серьезном. Элегантной простотой речи, строгой законченностью форм стиха Марвелл ближе Джонсону и кавалерам, чем метафизикам. Вместе с тем поэзия Марвелла гораздо более насыщена мыслью и интроспективна, чем стихи кавалеров. Поэт при этом виртуозно владеет разнообразными концептами, превосходя здесь многих других метафизиков. Однако все это уже стало привычным, и нужен был поистине рафинированный вкус Марвелла, чтобы избежать штампов.

Марвелл не просто замыкал литературную эпоху. Его позднее творчество органично вписывается в искусство эпохи Реставрации. Отличие лирических стихотворений Марвелла от его поздних сатир настолько сильно, что кажется, будто их написали разные люди. Но подобная эволюция не столь неожиданна, если вспомнить, что поэт изредка сочинял сатиры и в 50-е годы. Для них совсем нетипична ироническая отрещенность его лирики, как нетипична она, скажем, и для 'Первой годовщины правления О. К.', панегирика, прославляющего Кромвеля. Поздняя манера Марвелла с ее намеренно публичным тоном, не имеющим ничего общего с лирической интроспекцией и интеллектуальной трезвостью суждения, вырабатывалась исподволь.

Сатиры Марвелла эпохи Реставрации сознательно злободневны, и симпатии, а главное, антипатии автора выражены в них четко: и недвусмысленно. Ни о какой диалектике противоположных точек зрения тут нет и речи. Фактура стиха много грубее, чем в лирике, а тон резче. Поэт пишет рифмованными куплетами, нарочно сближая свой стиль со стилем уличной баллады. Это понятно, ибо Марвелл обращается теперь к широким массам читателей, и говорит, с ними о насущных политических вопросах, которые волнуют всех и каждого. Опасаясь преследования за критику, поэт печатал сатиры анонимно, и авторство некоторых из них спорно - уж слишком ловко он воспроизводит там популярную манеру эпохи, намеренно растворяя в ней свою индивидуальность. Утонченное остроумие Марвелла теперь становится язвительно-насмешливым, и его стрелы бьют наповал. Сатиры содержат множество выпадов против бездарных и алчных советников 'веселого монарха'. Не щадит поэт и распущенные нравы высшего света. В его стихах оживает целая галерея гротескно-комедийных характеров, с помощью которых Марвелл оценивает политическую ситуацию в стране. Многочисленные эпизоды с их участием напоминают одновременно злободневный анекдот и сцены из пьес лучших комедиографов эпохи. Вывод же, который Марвелл делает в 'Наставлении живописцу', напрашивается и во всех других его сатирах: 'наша леди государство' живет в состоянии анархии, глупости,