состоянии вести хоть в какой-то степени самостоятельную внешнюю политику и фактически переходят под протекторат Карфагена.

Остальная Италия очень быстро погружается в хаос междоусобиц, больших и малых войн между образовавшимися здесь после исчезновения Рима небольшими государствами. При этом, пунийцы, наученные горьким опытом, бдительно следят, чтобы на Аппенинах не появился потенциальный конкурент.

И, разумеется, практичные жители Карфагена не забывают обеспечить себе режим наибольшего благоприятствования в коммерческих делах на италийских землях. Вместе с тем Карфаген не склонен оставлять в беде своих союзников по общей борьбе. Например, когда через сто лет после Ганнибала, в Италию вторгаются многочисленные германские и кельтские племена, пунийцы активно помогает отразить нашествие.

Карфаген не стремится, как это делал Рим, навязать свою политическую структуру народам контролируемых территорий. Избран несколько другой путь достижения политического и экономического господства. Карфаген осуществлял лишь, своего рода, верховный протекторат над ними, имеющий цель извлечения наибольших материальных выгод. Заключаются договоры с местными племенами, в соответствии с которыми пунийцы получают право свободной торговли на этих территориях, доступ к их рудным богатствам, права покупать землю и создавать латифундии и т.д.(13,79)

Но все внутренние дела остаются на усмотрение местной аристократии, которой оказывается заметное уважение.

Можно вспомнить, что уже Ганнибал и Газдрубал вступили в брак с дочерьми иберийских племенных князей (44,32).

Это были по всей видимости чисто политические союзы, обусловленные текущим моментом, но все же этот факт свидетельствует о достаточно высоком, в глазах карфагенян, статусе туземной знати.

Во всяком случае, ничего подобного бракам между высшими римскими аристократами и представительницами иноплеменной верхушки, в истории не было зафиксировано почти до самого конца империи. Такое было просто немыслимо. Одним из пунктов обвинения, выдвинутых Октавианом перед сенатом против Антония, была его официальная свадьба с Клеопатрой (на что не решился даже Цезарь).

Если подбирать аналогии, то колониальная политика пунийцев схожа не с римской, а с той, которую вели уже в новое время Венеция и Генуя, предпочитавшие держать под контролем торговые пути и порты, избегая больших войн, и не стремясь к захвату как можно большей территории любой ценой.

В конце III-начале II века до н.э, Карфаген вполне мог бы вмешаться в разгорающуюся в Греции борьбу греков за освобождение от власти македонян. Не вооруженной силой – деньгами, оружием, может быть, дипломатической помощью. Но только если бы имел достаточно веские основания выступить против своего бывшего союзника.

Война вообще не слишком популярный у властей старинного купеческого полиса метод решения проблем. Во внешней политике карфагеняне предпочитают действовать проверенным методами, знакомыми еще их финикийскими предками.

Это подкуп, интриги, и – не в последнюю очередь – пиратские эскадры, разоряющие берега чем – либо не угодивших ему стран.(19,57)

Но в целом, восточное направление, как и прежде, не слишком занимает карфагенских олигархов. Гораздо больше их интересует Африка, с ее не поддающимися исчислению богатствами и, притом, практически полным отсутствием конкурентов в лице хоть каких-нибудь, пусть даже и плохоньких государств.

Проникновение осуществляется двумя путями – морем, путем, проложенным еще несколькими столетиями раньше Ганноном, и по суше – древними караванными тропами Сахары, также неплохо знакомыми Карт-Хадашту.

С этой целью карфагеняне развивают добрососедские и взаимовыгодные отношения с царством берберского народа гарамантов (предков нынешних туарегов) в Центральной Сахаре.

Гараманты доставляли из тропической Африки к побережью рабов, драгоценные камни и страусовые перья. Весьма большой доход приносит соль, добываемая в сахарских копях и озерах.

Морем карфагеняне продвигаются все дальше на юг, до экваториальных областей Африки и за экватор. Купцы, в поисках рабов слоновой кости, золота, и других даров Черного континента ведут свои корабли к устью Конго и к берегам нынешней Анголы, доходя даже до южной оконечности Африки.

На противоположном – северном направлении, дела Карт-Хадашта также идут довольно успешно.

В поисках новых рынков карфагеняне организовывают все новые крупные морские экспедиции. Их корабли пристают к берегам Арморики – нынешней Бретани, Белгики, проходят Ла-Манш и Северное море, добираясь до устья Рейна и Эльбы, осваивают Балтийское море. Карфагенские купцы являются частыми гостями в землях скандинавов, балтов, эстов, привозя из восточной Прибалтики так ценимые в древности янтарь и меха.

Создаются все новые колонии в Северной Испании и на Британских островах, превращающиеся в центры торговли с севером Европы и Ирландией. При этом карфагеняне не стремятся к полному подчинению всех этих территорий, как в нашей истории действовали римляне; колонизация, скорее, напоминает греческую, при которой собственно пунийская территория обычно ограничивается пределами города, и ближайших окрестностей.

Пуническое влияние распространяется все шире среди народов западной части Средиземного моря.

Наряду с ливофиникийцами появляются иберофиникийцы и кельтофиникийцы, как в нашей истории появились, скажем, галло-римляне. Финикийская культура и религия приобретают немало приверженцев в Испании (55,81). И возникшая иберийская письменность так же берет за основу финикийский алфавит.

Нумидия, где карфагенское влияние все более укрепляется, становится даже не союзником, а вассалом. Пунийский язык приобретает статус государственного, знать вовсю подражает нравам и обычаям северного соседа.

Ядро карфагенских вооруженных сил составляют союзные берберы. Ведь во время сражения при Каннах в армии Ганнибала состояло на службе около двенадцати тысяч выходцев из этих мужественных племен. Они находились на направлении главного удара, и их действия решили исход сражения.

Вассалом Карфагена становится и его давний греческий конкурент – Массилия (нынешний Марсель). Через нее осуществляется торговля с галлами и германскими племенами, через нее они знакомятся с карфагенской и греческой культурой.

Карт-Хадашт мог бы – если бы счел целесообразным, подчинить себе и лежащие к востоку от Туниса полисы Киреаники, причем сделал бы он это не прибегая к оружию – одной только силой своего влияния, неизмеримо возросшей.

Развиваются и набирают силу синкретические [18] процессы. Пунические боги постепенно все больше отождествляются с греческими, египетскими, италийскими, иберийскими. Еще в договоре, заключенном между Ганнибалом и македонским царем Филиппом V, клятва со стороны карфагенян содержит имена не только пунийских, но и соответствующих им греческих богов. (13,77)

Можно предположить, что религия карфагенян постепенно смягчалась бы, исключив из практики человеческие жертвоприношения, если и не в догматах, то явочным порядком.

Экономически Карфаген остается вне конкуренции. Из африканского золота и испанского серебра чеканится монета, обращающаяся на пространстве всего Средиземноморья и даже за его пределами. Торговые связи карфагенских купцов протягиваются буквально во все концы известного мира – от Южной Африки до Индии, и от Скандинавии и Балтики до скифских степей, и даже до Китая.(13,84)

Необыкновенно продуктивное сельское хозяйство позволяет Карфагену сосредоточить в своих руках торговлю продовольствием едва ли не во всем Средиземноморском бассейне. Сицилия становится мировой житницей.

Как известно, именно пунийцы завезли в Северную Африку оливки и виноград, которые распространились по всему Магрибу и попали в Испанию, где, как известно, хорошо прижились и выращиваются до сих пор. Из Древней Финикии сюда пришло искусство террасирования холмов и поливного земледелия.