— Я не сдаюсь внаем, — сказал я. — Я пока работаю на остатки платы Энгьюина. До тех пор, пока они не закончатся, я занят.

Она смолчала. Я выдвинул ящик, достал сигареты, сунул одну в рот и протянул пачку ей. Она помотала головой. Я прикурил и сделал глубокую затяжку. Дом вокруг нас был неестественно тих, и ночь за окном, казалось, отрицает само существование города. Однако под темным покрывалом город продолжал жить. Разобщенные создания спешили в темноте, направляясь к одиночеству, в пустые гостиничные номера, навстречу смерти. Никто не останавливал их, чтобы спросить, куда они спешат, — никого это не интересовало. Никого, кроме меня, странного создания, задающего вопросы, самого презренного из всех созданий. Я был настолько глуп, что мне показалось: в тишине, опустившейся на городское горло бархатной перчаткой, есть что-то ненормальное.

Я оторвался от окна и посмотрел на Челесту. Она потерянно стояла у стола, прижав руки к груди, словно школьница. Когда она заметила, что я смотрю на нее, ее взгляд стал тверже, а губы безмолвно сжались.

— Чего вы страшитесь? — спросил я снова.

Она посмотрела на меня широко открытыми глазами, и на мгновение ее маска исчезла, и она стояла передо мной, нагая и искренняя, и в эту секунду мне снова хотелось обнять и поцеловать ее, но секунда прошла, и она снова оделась в броню цинизма.

— Я не боюсь ничего.

— Ясно.

Она подобрала деньги со стола и, скомкав, сунула в карман.

— Не знаю, зачем я приходила.

— Мне кажется, это относится к нам обоим.

— Обоим? Мы никогда не будем вместе.

Она знала, что это неплохая фраза под занавес, и повернулась к двери. Я не видел смысла удерживать ее. Она хлопнула дверью, и я услышал удаляющееся цоканье ее каблуков в тихом коридоре.

Я вернулся к пицце, но сыр застыл. Я выковырял еще несколько грибов, выключил свет и вернулся в машину.

Дома меня ждали инквизиторы Корнфельд и Телепромптер. Я огляделся по сторонам в поисках Моргенлендера, но его не было. Квартира выглядела как обычно — если они и устраивали обыск, то делали это аккуратно, — а Энгьюин исчез без следа. Инквизиторы оставили на диване вмятины в местах, где сидели, но, когда я открыл дверь, они стояли. Вмятины располагались далеко друг от друга, исключая их тесный контакт, — если Корнфельд и Телепромптер и развлекались друг с другом, они делали это в свободное от работы время, во всяком случае, не на выезде. Я бы предпочел думать, что Кэтрин Телепромптер вообще не путается с клоунами из Отдела, впрочем, это не мое дело.

— Поздновато, — произнес Корнфельд преувеличенно шутливо. — Работа?

— Не совсем, — ответил я.

Я устал — устал, несмотря на свежую дозу порошка, так что у меня не было настроения трепаться. С Кэтрин я бы еще поговорил, но Корнфельд разнообразия ради собирался взять это на себя.

— Ты где-то был, — заявил он. — Мы ждем тебя с восьми.

— Спасибо, теперь у моего жилища обжитой вид. Мне нравится.

— Тебя ведь предупреждали, чтобы ты не занимался этим делом. И не раз.

— Меня предупреждали, чтобы я не занимался этим делом больше, чем вы думаете. Мне это даже надоело.

Дверь оставалась открытой. Корнфельд обошел меня и закрыл ее.

— Мы хотели поговорить не о деле. Дело закрыто. Мы хотим сообщить тебе, что Ортон Энгьюин лишен кармы и на этом всему конец.

— Отлично. — Я отвернулся от Корнфельда и посмотрел на Кэтрин Телепромптер.

Вне стен Отдела она казалась меньше ростом и не столь неприступной, но от этого мне не меньше хотелось стиснуть ее в объятиях — просто это казалось более возможным. На этот раз ее черная грива была схвачена заколкой, что позволяло мне любоваться ее шеей. Когда наши глаза встретились, она открыла рот, но ничего не сказала.

— Есть и еще одно дело, — произнес Корнфельд у меня из-за спины. — Мне нужна твоя карта.

— Кому принадлежит честь раскрытия дела? — спросил я, роясь в кармане в поисках карты. — Моргенлендеру?

— Моргенлендера сняли с расследования сегодня днем, — сообщил Корнфельд. — Он плохо разбирался в нашей специфике. Зря его вообще сунули сюда.

Я протянул ему карту. Корнфельд взял ее и сунул под магнит. Я ожидал, что они восстановят мой уровень до приемлемой отметки по случаю закрытия дела. Своего рода плата за то, что я проглотил их интерпретацию событий, не особенно возникая. Красная лампочка на магните мигнула, и он провел им над картой, потом вернул ее мне.

— Сколько?

— Тебе сняли до двадцати пяти единиц, Меткалф. Твое досье пересматривается. И не задавай мне больше вопросов, пока я не сунул тебя в это мордой.

Это сразило меня наповал. Я сунул карту в карман и сел на диван, равнодушный к Кэтрин Телепромптер, забыв про дело. Моя карма не опускалась так низко с тех пор, как я ушел из Отдела. Мне стало дурно. Я убеждал себя в том, что это обычное запугивание, что карма на самом деле ничего не значит, что мне вполне достаточно минимума, чтобы свободно ходить по улице — я убеждал себя во всем этом, и все равно ощущал противную пустоту в желудке. Я почувствовал, как пересыхает во рту язык.

Кэтрин прошла мимо меня, словно мимо разбитой машины, и стала рядом с Корнфельдом у двери. Мне едва хватило духу поднять глаза. Корнфельд не отпускал дверную ручку, но не собирался уходить и смотрел, как я корчусь на диване. Когда наши глаза встретились, он ухмыльнулся.

Я недооценил его. Мне-то казалось, что тот, кто начинает бить тебя в лифте, вряд ли имеет что-либо еще в запасе. Например, я не представлял себе, что он умеет улыбаться, тем более в такой не самой веселой ситуации.

— Ты большой человек, Корнфельд, — произнес я. — Но не настолько большой, чтобы не уместиться в фонеблюмовом кармане. Он знает, как держать вас. Тебя и кенгуру.

— Что ты такое несешь?

— Не больше, чем несешь ты. От всего этого разит Фонеблюмом, состряпавшим все дело на скорую руку. Только это шито белыми нитками. — Я начинал приходить в себя — по крайней мере моя склонность к метафорам уже включилась. — Ты выставлял Моргенлендера как ширму, и даже он понял, что тут нечисто. Так что то, что ты сделал с моей карточкой, только показывает, как ты боишься.

— То, что я сделал с твоей карточкой, приказ сверху, — спокойно ответил Корнфельд. — Я не принимаю решения по карме. Ты должен бы это знать.

— Не смеши меня. Ты инквизитор при исполнении. Моргенлендер отставлен: ты же сам мне сказал.

— Решение принималось еще выше. Не моя забота, если ты забыл правила игры, Меткалф. Их пока не меняли.

Я посмотрел на Кэтрин. Она не отвернулась, но заморгала, чтобы снять напряжение.

— Слышали? — спросил я ее. — Это всего лишь игра. Не расстраивайтесь из-за этого. Я просто забыл правила.

Она продолжала молчать.

— Как это вас угораздило выезжать в обществе Корнфельда? Разве вы не в дневной смене?

— Я интересовалась делом, — ответила она.