Я помню и еще кое-что — как Тед вел со Стэнли Леттом беседы о миссис Лэттимор. Тед сказал, что мистер Лэттимор начинает ревновать и что у него есть для этого все основания. Стэнли иронично и добродушно оборонялся: мистер Лэттимор обращается с женой, как с грязью, сказал он, и он всего лишь получает по заслугам. Но на деле ирония была направлена на Теда, потому что ревновал именно он, и ревновал он Стэнли. Стэнли совершенно не волновало то, что он мучает Теда. Да и с чего бы? Когда кого-то опекают в одном смысле, подразумевая на самом деле совсем другой, это всегда вызывает протест. Всегда. Разумеется, в первую очередь Тед гнался за «бабочкой под камнем», и свои романтические чувства он хорошо держал под контролем. Но они все равно у него были, и Тед вполне получал по заслугам в такие минуты, не раз бывало так: Стэнли улыбался ему с понимающим видом и жестко, прищурив свои холодные глаза, говорил:

— Да брось ты, приятель. Ты же знаешь, я пью чай из другой чашки.

И все равно Тед продолжал давать ему книги, звал его послушать музыку. Отношение Стэнли к Теду стало откровенно презрительным и пренебрежительным. А Тед, вместо того чтобы послать Стэнли ко всем чертям, все это безропотно от него принимал. Тед был одним из самых честных людей, которых я вообще встречала, и все же он участвовал в «организационных экспедициях» Стэнли, в которые тот отправлялся, чтобы добыть пива или стащить где-нибудь еды. Позже он говорил нам, что пошел только для того, чтобы иметь возможность объяснить Стэнли, «а он и сам это со временем поймет», что так жить не стоит. Но, сказав это, Тед тут же бросал на нас быстрый пристыженный взгляд и отворачивался, а на губах у него играла эта его новая ухмылка — горестная, полная ненависти к самому себе.

Да все еще вдобавок осложняла эта ситуация с сыном Джорджа. Вся наша группа об этом знала. А ведь Джордж не был человеком болтливым, и я уверена, что он немало намучился за первый год оттого, что никому об этом не говорил. Ни Вилли, ни я никому об этом не рассказывали. И все же все об этом знали. Полагаю, как-нибудь вечерком, когда мы выпивали все вместе, Джордж позволил себе какой-то намек, который, как он надеялся, останется для большинства непонятным. И скоро мы все уже шутили на эту тему точно так же, как мы теперь отпускали бесконечные и полные безысходности шуточки относительно политической обстановки в стране. Я помню, как однажды вечером Джордж заставил нас хохотать до полного изнеможения, фантазируя на тему, как однажды к нему в дом постучится его сын в поисках для себя работы мальчика-слуги. Он, Джордж, его не узнает, но какая-то неведомая мистическая сила, и так далее и тому подобное, подтолкнет его навстречу к этому несчастному ребенку. Ребенку разрешат работать на кухне, и скоро его тонкая душевная организация и его врожденный ум, «разумеется, унаследованные от меня», внушат всем домашним к нему большую любовь. Никто и глазом не успеет моргнуть, как он уже приучится поднимать с полу карты, оброненные за игрой четырьмя стариками, и наладит нежную, бескорыстную и смиренную с его стороны дружбу со всеми тремя детьми, «своими сводными братьями-сестрами». Еще, например, он окажется совершенно бесценным приобретением в качестве мальчика, подающего мячи при игре в теннис. И вот однажды его терпеливое служение будет наконец вознаграждено. Однажды на Джорджа, совершенно внезапно, снизойдет озарение, в тот момент, когда мальчик будет протягивать ему его ботинки, «разумеется, отполированные до блеска». «Хозяин, я могу еще что-нибудь для вас сделать?» — «Сын мой!» — «Отец! Наконец-то». И так далее, и так далее.

В тот вечер мы увидели Джорджа, одиноко сидевшего под деревьями. Он сидел, обхватив голову руками, неподвижно, тяжелая унылая тень среди пляшущих теней копьевидных блестящих листьев. Мы подошли к нему, чтобы присесть с ним рядом, но нам было нечего сказать друг другу.

В тот последний уик-энд опять намечалась большая вечеринка, и мы все приехали в «Машопи» в пятницу, но в разное время, кто-то на машине, а кто-то добирался поездом. Мы встретились в большой комнате. Когда мы с Вилли туда пришли, Джонни уже сидел за роялем, и подле него сидела его краснолицая блондинка; Стэнли танцевал с миссис Лэттимор, а Джордж беседовал с Мэрироуз. Вилли сразу же направился к ним, чтобы вытеснить Джорджа и занять его место, а Пол подошел ко мне, чтобы напомнить о своих правах на меня. Наши с ним отношения оставались такими же, как и прежде: они были нежными, полунасмешливыми, исполненными невысказанных обещаний. Сторонние наблюдатели могли подумать, а они, наверное, так и думали, что у Вилли была любовная связь с Мэрироуз, а у Пола — со мной. Хотя в какие-то моменты им могло показаться, что это Джордж и я, Пол и Мэрироуз. Разумеется, сама возможность возникновения этих романтических подростковых увлечений была обусловлена характером наших с Вилли взаимоотношений, которые, как я уже говорила, были почти асексуальны. Если в центре группы находится пара, связанная настоящими и полноценными сексуальными отношениями, на остальных членов группы это действует как катализатор и зачастую, а это и вправду так, всю группу разрушает. С тех пор я повидала немало разных групп, как политических, так и далеких от политики, и всегда можно было понять, каковы отношения в центральной паре (потому что в группе всегда есть центральная пара), наблюдая за отношениями в других, окружающих их парах.

В ту пятницу первая неприятность случилась меньше чем через час после нашего приезда. Джун Бутби пришла в большую комнату и попросила нас с Полом пойти с ней на кухню и помочь ей приготовить еду на вечер, так как Джексон был занят приготовлениями к вечеринке, которая должна была состояться на следующий день. Джун к тому времени уже успела обручиться со своим молодым человеком и выйти из состояния транса, в котором она до того пребывала. Мы с Полом пошли вместе с ней на кухню, там был Джексон, взбивавший фрукты со сливками для холодного десерта, и Пол сразу же завязал с ним беседу. Они говорили об Англии, а Англия для Джексона была столь далеким и волшебным краем, что он мог часами обсуждать самые простые подробности английской жизни, например — систему метрополитена, или автобусы, или парламент. Я стояла рядом с Джун, и мы вместе готовили салаты для ужина. Ей не терпелось поскорее освободиться, чтобы иметь возможность встретить своего жениха, который должен был приехать с минуты на минуту. И тут пришла миссис Бутби. Она взглянула на Пола и на Джексона и сказала:

— По-моему, я говорила вам, что не потерплю вас на кухне?

— Ох, мама, — нетерпеливо ответила Джун, — это я их позвала, почему бы тебе не нанять еще одного повара, у Джексона стало слишком много работы.

— Джексон выполняет эту работу вот уже пятнадцать лет, и до сих пор никаких проблем не возникало.

— Ох, мама, проблем и сейчас нет. Но с тех пор, как началась война и сюда стали все время приезжать мальчики из военно-воздушных сил, работы стало больше. Я не против того, чтобы помочь, Пол и Анна — тоже.

— Ты сделаешь так, как я скажу, Джун, — сказала ее мать.

— Ох, мама, — повторила Джун слегка раздраженным тоном, но все еще добродушно. Она состроила мне гримаску: «Не обращайте внимания». Миссис Бутби это заметила и сказала:

— Ты переходишь все границы, девочка моя. С каких это пор ты отдаешь распоряжения на кухне?

Джун вышла из себя и немедленно покинула кухню.

Миссис Бутби, тяжело дыша, некрасивая, с лицом, и без того всегда румяным, а сейчас просто пылавшим, в отчаянии взглянула на Пола. Если бы Пол сказал что-нибудь примирительное, если бы он постарался хоть как-то ее успокоить, она бы тут же с облегчением вернулась в присущее ей добродушное расположение духа. Но он поступил так, как поступал уже и раньше: кивнул мне, приглашая меня уйти вместе с ним, и спокойно вышел через заднюю дверь, сказав на ходу Джексону:

— Увидимся позже, когда ты закончишь свою работу. Если ты ее вообще когда-нибудь закончишь.

Я сказала миссис Бутби:

— Мы бы сюда не пришли, если бы нас не попросила об этом Джун.

Но мой призыв к примирению ее не интересовал, и она мне ничего не ответила. И я ушла вместе с Полом. Мы отправились в большую комнату и стали там танцевать.

Все это время мы отпускали шуточки насчет того, что миссис Бутби была в Пола влюблена. Возможно, она и правда была в него влюблена, немножко. Но она была женщиной очень простой, и она очень много работала. Миссис Бутби очень много работала с тех пор, как началась война, и отель, когда-то бывший пристанищем для искавших ночлега путников, превратился в курорт, куда люди приезжали отдыхать на выходные дни. Должно быть, это оказалось для нее немалой нагрузкой. А, кроме того, была еще Джун, которая за несколько недель из угрюмого подростка превратилась в молодую женщину с неплохими видами