немало укреплений из земли и камня, построенных семидесятью людьми из племени машона восемьдесят лет тому назад, когда они пытались противостоять захватчикам из племени матабили. Еще там было много восхитительных рисунков, сделанных бушменами. По крайней мере, рисунки были восхитительными, пока их не подпортили постояльцы из отеля, которые, забавы ради, швырялись в них камнями.

— Вообразите, — сказал Пол. — Вот мы сидим здесь, мы — небольшой отряд людей из племени машона, мы в осаде. Матабили к нам приближаются, в пышном и устрашающем убранстве. Они нас сильно превосходят по числу. Помимо этого, мы, а так мне говорили, племя не воинственное, мы — простые люди, склонные к миролюбивым трудам и удовольствиям, а матабили побеждают всегда и всех. Мы, мужчины, знаем, что через несколько мгновений нас ждет мучительная смерть. А вас, счастливиц, Анну и Мэрироуз, вас, женщин, новые хозяева всего лишь уволокут в другое племя, превосходящее нас силой, племя в целом гораздо более отважных и воинственных мужчин.

— Они бы этого не допустили, они убили бы себя, — сказал Джимми. — Правда, Анна? Правда, Мэрироуз?

— Конечно, — добродушно проговорила Мэрироуз.

— Конечно, — сказала я.

А голубь все ворковал. Мы видели его: маленькая, красивой формы птичка, казавшаяся темной на фоне неба. Пол взял ружье, прицелился и выстрелил. Птица упала, безвольно взмахивая крыльями, несколько раз провернулась в воздухе и шлепнулась на землю с глухим звуком, который был прекрасно слышен с того места, где мы сидели.

— Нам нужна собака, — сказал Пол.

Он явно ждал, что Джимми тут же подскочит и сбегает за птицей. Хоть мы и видели, что Джимми борется с собой, он вскоре все же встал, дошел до соседней рощицы, как охотничья собака отыскал дичь в траве, поднял утратившее грациозность тельце, вернулся, бросил птицу к ногам Пола и снова сел. Во время этой небольшой прогулки солнце окатило его жаром, на его рубахе проступили темные влажные пятна. Он стянул ее с себя. Обнажившееся по пояс тело было бледным, пухлым, почти детским.

— Так будет лучше, — вызывающе сказал он, понимая, что мы его разглядываем и, может быть, весьма критично.

Теперь деревья безмолвствовали.

— Один голубь, — сказал Пол. — Пирог на один зубок для нашего хозяина.

Со стороны стоявших в отдалении деревьев донеслось воркование голубей, нежный приглушенный звук.

— Терпение, — сказал Пол. Он отставил в сторону ружье и закурил.

Тем временем Вилли углубился в чтение. Мэрироуз лежала на спине: мягкое золото волос рассыпалось по зелени травы, глаза закрыты. Джимми нашел себе новое развлечение. Между пучками травы был песчаный просвет, небольшая ложбинка, по которой явно недавно текла вода, возможно прошлой ночью, когда был ливень. Это было похоже на русло миниатюрной речки шириною примерно в два фута, речки, уже успевшей пересохнуть от утреннего солнца. В белом песке было около дюжины мелких круглых углублений, разных по размеру и хаотично расположенных. Джимми, лежа на животе, вооружившись длинным крепким стебельком травы, пытался углубить одну из крупных ямок, вращая воткнутый в дно ямки стебелек. Мелкий песок лавинами сходил на дно, и через несколько мгновений изысканная, аккуратной формы ямка была полностью разрушена.

— Ах ты неловкий идиот, — бросил Пол. Как это всегда случалось в подобные моменты, он говорил с Джимми раздраженно и с болью в голосе. Он искренне не мог понять, как кто-то может быть настолько неуклюжим. Он выхватил у Джимми стебелек, точным и исполненным изящества движением руки воткнул его в дно другой ямки и через секунду выудил оттуда насекомое, которое и сделало эту ямку, — крошечного муравьиного льва, но особь крупную для своего вида, размеров с большую спичечную головку. Насекомое, неловко соскользнув с травинки Пола на свежее пятно разрытого песка, тут же судорожно, неистово задвигалось и через мгновение исчезло под приподнявшимся и сразу же слегка осевшим мелким песком.

— Вот так, — грубо сказал Пол, обращаясь к Джимми и возвращая ему травинку. Пол смутился от собственной резкости; Джимми, примолкший и несколько побледневший, не ответил ему ничего. Он взял стебелек и принялся изучающе рассматривать крошечное возвышение из песка, под которым скрывался муравьиный лев.

А мы тем временем оказались настолько вовлеченными в происходящее, что не заметили, когда в соседнюю рощицу прилетели два новых голубя. Они принялись ворковать, судя по всему не имея ни малейшего намерения делать это в унисон, потому что два потока мягких звуков лились то параллельно, а то по очереди.

— Они очень хорошенькие, — сказала Мэрироуз протестующим тоном, однако не открывая глаз.

— И тем не менее, как и твои бабочки, они обречены.

И Пол поднял ружье и выстрелил. Птица упала с ветки, и на этот раз камнем полетела на землю. Другая птица начала в большом испуге озираться, ее четкой формы головка закрутилась то в одну, то в другую сторону, глаза проворачивались вверх, к небу, в поисках ястреба, который, может быть, стремительно налетел и унес ее товарища, потом она резко изогнула шею и взглянула на землю, но, похоже, не сумела распознать в лежащем в траве окровавленном предмете убитого голубя. Потому что после недолгого напряженного молчания, на доли секунды нарушенного щелчком ружейного затвора, она возобновила свое воркование. И Пол мгновенно вскинул ружье, выстрелил, и птица, так же стремительно, как и ее товарищ, полетела на землю. Теперь никто из нас уже даже не взглянул на Джимми, который безотрывно, не поднимая глаз, продолжал наблюдать за обнаруженным насекомым. В песке уже образовалась мелкая, безупречно правильной формы ямка, на дне которой трудилось невидимое существо, вздымая песок крошечными волнами. Судя по всему, Джимми даже не заметил, что были убиты еще два голубя. И Пол на него не смотрел. Он просто ждал, потихоньку насвистывая, слегка сдвинув брови. Спустя несколько мгновений Джимми, так ни разу и не взглянувший ни на нас, ни на Пола, начал краснеть, потом он тяжело поднялся, пошел к соседней рощице и вернулся назад с двумя трупами.

— В итоге собака нам оказалась не нужна, — заметил Пол.

Эти слова были произнесены, когда Джимми не прошел еще и половины обратного пути, однако он их расслышал. Могу предположить, что У Пола не было намерения сказать это настолько громко, чтобы Джимми услышал, однако его не сильно заботило то обстоятельство, что это все-таки случилось. Джимми снова сел, и мы увидели, что его очень белые, рыхлые плечи начинают пунцово гореть, из-за двух совершенных им небольших прогулок по яркой траве, под солнцем. Джимми вернулся к наблюдениям за насекомыми.

Снова воцарилось напряженное молчание. Голубиного воркования больше нигде не было слышно. Три истекающих кровью тушки валялись на солнце, у небольшого, выступающего из земли камня. Серый грубый гранит был, как драгоценными камнями, украшен пятнышками лишайника: цвета ржавчины, зелеными, пурпурными; а на траве блестели капли алой густой крови.

В воздухе пахло кровью.

— Эти птицы протухнут, — заметил Вилли, который все это время продолжал упорно читать.

— Они вкуснее, когда они с душком, — сказал Пол.

Я видела, как взгляд Пола порхнул к Джимми, видела, как Джимми снова вступил в борьбу с самим собой, поэтому я быстро встала и перебросила безвольные, с обвисшими крылами трупы в тень.

К этому времени воздух, окружавший нас, уже почти искрился от всеобщего и взаимного напряжения, и Пол сказал:

— Я хочу выпить.

— Паб откроется только через час, — ответила Мэрироуз.

— Что ж, остается только надеяться, что обозначенное в качестве необходимого количество жертв вскоре предложит себя нашему вниманию, потому что, как только пробьет час открытия, я тут же уйду. И предоставлю кому-нибудь другому право довершить бойню.

— Никто из нас не умеет стрелять так хорошо, как ты, — сказала Мэрироуз.

— И ты это прекрасно знаешь, — добавил Джимми, неожиданно язвительно.

Он наблюдал за движением струйки песка. Теперь уже было невозможно понять, какая из норок