взглядом хвархатов, и один показался ей знакомым — невысокий, темный, подтянутый. Он взглянул в ее сторону, и на секунду их глаза встретились. Он тут же отвел их и улыбнулся. Очень знакомой улыбкой: мимолетной, сверкающей, короткой, как его взгляд. Хей Атала Вейхар.

Когда обмен любезностями закончился, он подошел к ней.

— Мэм Перес!

— Дозорный Хей Атала!

— Вы меня помните. Я рад. Но должен сказать вам, что меня повысили. Теперь я держатель.

— Поздравляю.

Он сверкнул улыбкой.

— Как вы знаете, было решено, что вам следует жить подальше от мужчин. Я провожу вас в отведенное вам помещение.

Она сказала об этом остальным делегатам. Этьен явно встревожился. Помощник посла сказал:

— Мне это не очень нравится, Анна.

Начальник охраны попросил ее быть осторожнее. Хей Атала ждал с вежливым терпением.

Минуту спустя они уже шли по коридору. Точно такому же, как все остальные на хварской базе — большому, пустому, серому и полному инопланетян, куда-то спешащих с обычным уверенным видом.

— Я прочел «Моби Дика», как вы посоветовали, — сказал держатель. — Очень хорошая книга и почти совсем пристойная. Я… как это говорится?… допекал Сандерс Никласа, чтобы он ее прочел. Мне хотелось бы обсудить ее с человеком. Может быть, пока вы здесь…

Они свернули в поперечный коридор. Анна посмотрела вперед и увидела высокую худощавую фигуру. Он стоял лицом к ним, скрестив руки и прислонившись к серой стене. Ноги он тоже скрестил и опирался только на одну. Все такой же. В ее памяти Никлас всегда горбился и расслаблялся. Если не считать их последней встречи.

Он выпрямился, отошел на шаг от стены и опустил руки так, что они не соприкасались с боками. Видимо, это была формальная поза — руки параллельно бокам, пальцы сжаты, ладони повернуты вперед, большие пальцы отогнуты вверх. Что это означает? «У меня ничего не спрятано ни в руках, ни в рукавах?»

Хей Атала остановился и принял ту же позу.

— Привет, Анна, — сказал Ник и улыбнулся. Он выглядел почти так же, как два года назад. Пожалуй, чуть-чуть состарившимся. В волосах стало больше седины.

Хей Атала объяснил:

— Дальше, мэм, вас проводит Ники. На женской половине станции у меня нет родственниц. И мне не следует туда ходить. Ники же принадлежит к одной с вами расе, и он говорил мне, что вы с ним уроженцы одного края вашей родной планеты.

— Это так? — спросила Анна у Никласа.

— Я читал ваше досье. Вы выросли под Чикаго, а я в Канзасе. Мы оба уроженцы Среднего Запада. И, значит, почти родственники. Разрешите взять вашу сумку?

— Мне не положено выпускать ее из рук. Враги могут подложить в нее подслушивающее устройство или бомбу.

— Нам достаточно подслушивающих устройств в стенах, — сказал Хей Атала. — И кто же это будет взрывать бомбы внутри собственной космической станции? — Он задумчиво помолчал. — То есть большие бомбы. Надеюсь увидеться с вами позже, мэм. — Он повернулся и пошел по коридору. Анна посмотрела ему вслед.

— Мне чудится или он действительно движется даже грациознее, чем остальные хвархаты?

— Им нравится придумывать имена друг для друга, — сказал Никлас. — Особенно это относится к мужчинам. Обычно это шуточные имена и, нередко, обидные. Но его прозвали «Изящный мужчина». И дело не только в том, как он движется. У него изящные манеры, изящная душа, и он гораздо более откровенен по натуре, чем большинство Людей. Прекрасный молодой человек, и займет очень важное положение, если не вспыхнет серьезная война. А если в заключение нам придется воевать с Конфедерацией, вам предстоит сомнительное удовольствие иметь дело с Ваткой Шеном.

— А у вас есть прозвище? — спросила Анна.

— Целых два. «Тот, кто не любит отвечать на вопросы»и «Тот, кто не терпит ковров». Он носком сандалии ковырнул ковровую дорожку. — Двадцать лет я хожу по этой дряни и все не устаю ее ругать.

На нем была коричневая блуза с длинными рукавами, брюки того же цвета и сандалии. Как и тогда, его одежда выглядела чуть-чуть не так, словно портной толком не знал, что у него получится. К его поясу были прикреплены две круглые бляхи — металлические, эмалированные, с эмблемами, ей непонятными и, почти наверное, обведенные надписью.

— Так идемте, — сказал он.

Они пошли дальше. Он почти сразу же засунул руки в карманы и шагал с ленивой развалкой, совсем не похожей на быструю грациозную походку Вейхара.

— Почему они без формы? — спросила Анна.

— Вы видите обычный хварский мужской костюм. Вспомните: Люди покрыты мехом, а мужчины — в значительном большинстве — подолгу живут в местах с искусственным климатом. Зачем им одежда? Все, что требуется, — карманы, что-то, чтобы прицеплять опознавательные бляхи и самый минимум, чтобы не смущать Людей, принадлежащих к целомудренным культурам. Все это вы и видите.

— Форма на планете была маскировкой, — сказала Анна.

— Своего рода театральными костюмами, — возразил Никлас. — Я сказал генералу, что землянам будет трудно с полной серьезностью отнестись к людям в шортах. Ну, и художественный корпус разработал форму для космических воинов. Очень симпатичную на мой взгляд. Особенно мне понравились черные глянцевые сапоги, хотя ума не приложу, какой в них смысл. Верхом по космическим станциям не ездят, длинных пеших переходов тоже не совершают. Опасность змеиного укуса маловероятна. Разве что пинать подчиненных, изрыгая горловые проклятия на иностранном языке.

Она совсем забыла звук его голоса. Легкий приятный тенор, полный веселой насмешки.

— А это у них принято?

— Пинать подчиненных? Нет. Да и проклятий они не изрыгают. Главному хварскому языку непристойные выражения не свойственны. Они в нем вовсе отсутствуют. Ни к какой матери вы никого послать не можете. И не найдете аналога для мешка с дерьмом. Порой мне кажется, что это объясняет в хвархатах очень многое.

Они свернули в новый коридор и увидели высокую двойную дверь, охраняемую двумя солдатами с винтовками в руках. На середине двери помещалась эмблема, разделенная пополам линией створок — языки пламени высотой около метра, выпуклые и позолоченные.

— Огонь очага, — сказал Никлас. — Он символизирует Богиню и Родной Мир, Средоточие Рода и Женщин, а, может быть, Женщину. Я так и слышу заглавные буквы всех этих существительных. — Он посмотрел на одного из солдат и произнес несколько слов. Тот повернулся и нажал на что-то. Двери отворились.

За ними заблестел бледно-желтый деревянный паркет. Никлас вошел, Анна последовала за ним, и створки позади них сомкнулись.

Стены были словно оштукатурены — белые с легким голубым отливом. Красочные гобелены изображали хвархатов, занятых чем-то для нее непонятным. По коридору тянулся длинный ковер. Как и гобелены, он пылал красками — красной, синей, темно-зеленой, сочной оранжевой и ярко-желтой.

— Пресвятая Дева, — сказала Анна.

Никлас засмеялся.

— Я прожил среди хвархатов почти десять лет, прежде чем увидел обстановку женских помещений. Тогда две тетушки генерала решили узнать побольше про товарища, которого выбрал себе их дорогой племянник, и прибыли на одну из станций. — Говоря это, он вел ее по пестрому ковру мимо гобеленов. — Они вызвали туда на свидание генерала и меня. Я уже слышал, что женские помещения отличаются от мужских. И все же был ошеломлен.

Анна посмотрела вперед. В глубине виднелись три фигуры в красно-желтых одеяниях. Они стояли в ожидании с обычной хварской невозмутимостью. Высокие, массивные, плотные.

Никлас продолжал, понизив голос почти до шепота: