делать тебе больно, но я не могу ослушаться Первого ревзода... Шут-шутище! Я же хочу, чтобы все было хорошо. Я хочу болтать с тобой по вечерам и слушать твои смешные истории, после которых легче становится палачу Басстио... Шут-шутище! Еще не поздно. Да пусть Первый ревзод подавится этим Ферруго! Неужели ты не слышишь, что говорит тебе твой старый друг Басстио?.. Шут-шутище! Он приказывает... Ну что тебе стоит?.. Прости меня, шут... И дворцовый палач Басстио отсек шуту оба уха.

Первый ревзод терпеливо ждал, пока шута приводили в чувство.

Дворцовый палач Басстио плакал, опершись о топор.

Шут подполз к Басстио и прислонился спиной к его ноге, чтобы можно было сидеть... С этого бы и начинал, Первый ревзод, а не с каких-то нелепых, лживых обещаний... Мы поладим с тобой, Первый ревзод, мы найдем с тобой общий язык раньше, чем ты прикажешь выдрать мой язык из глотки. Сама судьба моими устами скажет тебе, кто такой Ферруго... Только очень хочется пить..

Первый ревзод кивнул, и шуту поднесли большую чашу прохладной воды.

Пусть принесут шуту тонкую соломинку - он хочет поиграть сначала в свою любимую игру.

Первый ревзод кивнул, и шуту принесли тонкую соломинку.

Шут склонил свое лицо над чашей, и кровь стала капать в нее и капала до тех пор, пока чаша не наполнилась до краев. Тогда шут взял в рот конец соломинки, а другой конец ее опустил в чашу... И взбурлил, и вспенил кровавую жижу остатками своего воздуха, и начал выдувать большие мутно-кровавые пузыри, и они поплыли над городом в неподвижном от зноя пространстве. И шут улыбался своей затее... Разве не нравится Первому ревзоду любимая игра шута? Видит ли он, куда летят эти пузыри? Они летят по прихоти неба, и там, где опустится последний из них, там и следует искать Ферруго... Не правда ли, веселая игра?.. А мутно-кровавые пузыри все плыли и плыли в неподвижном воздухе и опускались на крыши домов и хижин, на городскую площадь, на обрыв Свободы. И дети изо всех сил дули на них, не давая опуститься на землю, а старшие испуганно молились, видя в этом дурное предзнаменование. И, достигнув все же земли или какой-либо крыши, они беззвучно лопались, оставляя после себя лишь мокрое красное кольцо... И последний из них медленно опустился на дворец мадранта. И тогда шут захохотал... Вот и вся моя игра, Первый ревзод! Вперед же, во дворец! К мадранту! И он скажет тебе, кто такой Ферруго!..

И Первый ревзод понял, что шут от боли и пыток лишился рассудка, и нет в нем больше никакого проку. И дал он знак палачу Басстио, чтобы тот прикончил шута.

И палач Басстио сделал это.

И не стало больше на свете его лучшего друга шута-шутища. Он прекратил свое существование в этом мире для того, чтобы потом снова возникнуть (когда только?) в другом обличье (каком только?) и дурачить людей, или выпрыгивая из воды смеющимся дельфином, или страшно ухая по ночам филином, озадачивая всех своей тайной...'

Уважаемый и дорогой Н.Р.!

Умоляю Вас не считать мое искреннее, продиктованное болью в сердце письмо грязной анонимкой, против чего я решительно борюсь всю свою жизнь. Но я не ставлю свою фамилию, во-первых, чтобы не сложилось впечатление, будто я свожу личные счеты со своими неединомышленниками, а во-вторых, я просто боюсь быть подвергнутым гонениям и литературному остракизму.

С любовью к уважением

Читатель'.

14

Алеко Никитич сидит у себя в кабинете, откинувшись на спинку кресла... С-с-с... Задачи перед ним возникли нелегкие. Н.Р. зря слов на ветер не бросает... Он не забудет того, что говорил тогда о подвиге, и не слезет с Алеко Никитича до тех пор, пока не увидит в журнале соответствующий материал. Тут никакими врезками не отделаться... С-с-с... Кстати, надо получить от Колбаско разоблачительные стихи по поводу слухов о летающей тарелке... И этот австралийский Бедейкер приезжает... Совсем не вовремя... Алеко Никитич еще надеялся, что приезд фанберрских гостей отменится или по крайней мере перенесется. Но нет. Телеграмма, полученная утром, не оставила никаких надежд... С- с-с... Алеко Никитич автоматически перечитывает лежавшую перед ним на столе телеграмму:

'Господин Бедейкер делегацией прибывает Мухославск празднование годовщины побратимов Мухославска Фанберры двадцатого числа сего месяца. Обеспечить соответствующий уровень'.

Н.Р. уже звонил по этому поводу. Он тоже в курсе... С-с-с... Алеко Никитич склоняется над столом и пишет основу будущего приказа.

'1. Встреча в аэропорту. - Отв. - А.Н.

2. Размещение в гостинице. Отв. - И.Г.

3. Посещение химкомбината. Отв. - А.Н.

4. Пресс-конференция в редакции. Отв. - А.Н. и И.Г.

5. Прием (банкет) в редакции. Отв. - А.Н., И.Г., Свищ.

(Утрясти меню с Рапс. Мург.)'

Кого пригласить на прием, тоже проблема. Кто будет выступать и что будут говорить, еще какая проблема! Не дай бог, кто что ляпнет! Бедейкер хоть и левых взглядов, но австралиец... С-с-с... Основные темы разговоров: мир, дружба, окружающая среда...

Мысли Алеко Никитича прерываются стуком в дверь. Он прячет свои пометки в стол и разрешает войти.

Колбаско выглядит бледным и понурым. Он здоровается, открывает свой 'дипломат' и кладет на стол лист с напечатанными строчками.

- Вот, - говорит он. - То, что вы просили.

- Садитесь, Колбаско, - приглашает Алеко Никитич. - Что с вами? Случилось что-нибудь?

Колбаско моргает, вздыхает:

- Лажа, Алеко Никитич... Семейная лажа...

- Не понимаю.

- Лажа. Людмилка к матери ушла. Галопом в столб. Проскачка...

- Причины?

- Не знаю. Дал ей рукопись прочитать - она наутро ушла.

Алеко Никитич встревожен:

- Уверены, что из-за рукописи?

- Да, наверно, - отвечает Колбаско. - Накануне все было нормально.

Колбаско вздыхает.

- Говорили с ней? - спрашивает Алеко Никитич.

- По телефону.

- И что?

- Я, говорит, очнулась от страшного сна... Я, говорит, жила взаперти, я не понимала, что такое любовь... Знаете, Алеко Никитич, она очень впечатлительная... Когда я за ней ухаживал, я дал ей прочитать 'Хижину дяди Тома'... Это произвело на нее сильное впечатление, и она вышла за меня замуж... Потом мы прекрасно жили, и она ничего, кроме моих стихов, не читала... Не надо мне было давать ей рукопись...

Колбаско тяжело вздыхает.

- Держите себя в руках, Колбаско, - успокаивает Алеко Никитич. Поверьте мне: время - лучший лекарь... Одумается, поймет...

- Если честно сказать, - Колбаско переходит на доверительный тон, - я боюсь, что она за это время пристрастится к чтению и увидит, что есть лучше меня...

- Не наговаривайте на себя, Колбаско. - Алеко Никитич подходит к нему и по-отечески похлопывает по плечу. - Вы поэт даровитый, самобытный... А Пушкин рождается раз в тысячу лет... Все образуется... Давайте посмотрим, что вы там сочинили...

Он берет листок и читает вслух:

Стихи, написанные по поводу слухов

о летающей тарелке 24 июля

Чушь болтают, будто нам порой ночною

На тарелке поднесли сюрприз...

Это просто я поссорился с женою

Выбросил в окошко новенький сервиз.

- Ну, что? - интересуется Колбаско.

- По-моему, неплохо, - про себя перечитывая написанное, говорит Алеко Никитич. - И образ есть, и игра ума...

- Мне тоже так кажется, - оживляется Колбаско.

- Только вот что я думаю. - Алеко Никитич садится в кресло. - Я думаю, не следует вам в вашей ситуации подставлять семейный борт. Зачем надо всем знать, что у вас конфликт? А?

- Я даже об этом не думал, - бормочет Колбаско и покрывается красными пятнами.