Молодой импресарио позвонил и передал трубку консьержке. Та внимательно что-то выслушала, положила трубку и сказала строго и недовольно:

- Идите!

- Они здесь деньги получают не за то, чтобы пропускать, а за то, чтобы не пропускать, - пояснил импресарио Гайскому, когда они вошли в лифт.

- А чья это квартира? - осторожно спросил Гайский.

- Для вас это не имеет значения, - сухо отрезал импресарио.

- И девочки будут! - недоверчиво спросил беспощадный сатирик.

- Я же сказал - пальчики оближете!

В квартире, куда ввели Гайского, были двое парней и три шикарные девочки, из которых писателю понравились сразу все.

'Пока все точно, - подумал Аркан Гайский, - парней двое, девочек трое. Одна, значит, для меня...'

- А ничего, если я не буду снимать берет? - обратился Гайский к импресарио, полагая, что лысина лишает его по крайней мере четверти мужского обаяния.

Импресарио представил Гайского присутствующим, но это почему-то не произвело на них должного впечатления. Затем сатирика провели по громадной квартире и посадили в небольшую комнату, где, кроме широченной тахты, стояла еще и неведомая Гайскому радиоаппаратура. Минут через пять в комнату вошли три девочки и забрались на тахту. К ним присоединились двое парней.

'Какая же из них для меня?' - думал Гайский с замиранием сердца.

Но тут по явился импресарио и, к удивлению писателя, тоже плюхнулся на тахту. Он обнял одну из девочек за плечи и подмигнул Гайскому.

- Давай!

Одна из девочек включила музыку. Гайский вопросительно взглянул на импресарио.

- Нормально! - сказал он. - Так душевнее!..

Аркан Гайский пошелестел несвежими рукописями и с упоением начал читать...

Читая, он косил глазом на тахту. Все шестеро изо всех сил делали вид, что слушают Гайского, одновременно целуясь и пощипывая друг друга.

'Но ведь одна из них для меня', - досадливо думал он в процессе чтения, уже испытывая чувство ревности. Но поскольку он не знал, кто для кого и кто именно для него, то ревновал всех троих ко всем троим.

Когда он прочитал фельетон, в котором был недвусмысленный намек на нехватку колбасы в городе Мухославске, один из парней, которого Гайскому представили как хозяина квартиры, наклонился к импресарио, и до Гайского донеслось: 'Он что, жрать хочет?'

Импресарио вышел и скоро вернулся, поставив перед Гайским поднос с рюмкой и тремя бутербродами с колбасой, какой сатирик не видывал отродясь.

- Пожри, - сказал импресарио. - Потом посмотрим... А пока будешь жрать, ознакомься... Друг хозяина дома балуется... Пописывает...

И он положил перед Гайским тетрадь в мерном кожаном переплете, кивнув в сторону блондина с голубыми глазами, на коленях которого уже сидела одна из девочек.

- А кто он? - шепнул Гайский.

- Это тебе знать не обязательно, - сказал импресарио. - Ясно?..

Пока писатель жевал бутерброды и листал тетрадку, все танцевали, предоставив Гайского самому себе. А он, наскоро перелистывая тетрадь, ничего не улавливая, выхватывая отдельные бессмысленные слова, прикидывал: 'Не хочет называть фамилию автора. Значит, автор - сын кого-то крупного... Как пить дать. Меня на мякине не проведешь... Надо хвалить...' И Гайский сказал:

- Талантливо!

Девочка, танцевавшая с блондином, щелкнула его по носу, а импресарио улыбнулся:

- А как же!

- Кофе будете? - спросил хозяин дома.

- Потом, - вежливо ответил Гайский. - Я еще кое-что прочту.

Девочка хозяина дома поморщилась, а импресарио стал делать Аркану Гайскому отчаянные знаки, указывая в сторону двери. Когда Гайский вышел, импресарио довел его до прихожей и протянул конверт.

- Вот здесь тридцатка, - быстро произнес он, - а в конце квартала стоянка...

- А девочки? - с отчаянием в голосе спросил Гайский.

- Пальчики оближешь! - отрезал импресарио и открыл дверь в подъезд.

- Передай мой телефон в гостинице, - сказал Гайский, поправляя красный берет. - Если кто захочет, я в гостинице почитаю. - И он подмигнул импресарио.

- Не захотят, - бросил импресарио и захлопнул дверь.

Аркан Гайский сорок минут шел пешком до метро, потому что такси в конце квартала не оказалось.

'Дети таких высоких людей, - думал он - а все равно завидуют!' Конверт с тридцаткой несколько скрашивал не совсем удачно сложившийся творческий вечер...

Сейчас, сидя в комнатке Ольги Владимировны, Аркан Гайский узнал ту самую тетрадь в черном кожаном переплете, и его охватила злость... Все шушукаются, носятся с этой рукописью... Оля весь день печатала, устала да еще сказала, что ему, Аркану Гайскому, это будет полезно почитать... Ух, графоманы высокопоставленные, завистники чертовы! Что вы можете написать? Что вы понимаете в настоящей литературе?.. И он с ненавистью углубился в чтение...

'Единственный, а потому и знаменитый 'Альманах' Чикиннита Каело занимал каменную постройку с верхней и нижней частью. В верхней части, скрытой от города густой вьющейся зеленью, находился обычно Чикиннит Каело, принимавший здесь посетителей и вершивший отсюда судьбы 'Альманаха'. В нижней, наполовину расположенной под землей, за ровными, отшлифованными столами из черного камня сидели переписчики.

'Альманах' появлялся на следующее утро после каждой Новой луны. В нем помещались указы мадранта и совета ревзодов, итоги сухопутных и морских баталий, данные об улове рыбы и сборе ценнейших плодов миндаго, описание казней и экзекуций, сведения о состоянии здоровья мадранта, а также стихотворные оды, философские сочинения и предсказания судьбы и погоды.

Появлялся он с каждой Новой луной в трех вариантах. Один - написанный черной гуашью - вывешивался на городской площади и предназначался горожанам (рабы не имели права читать 'Альманах'), второй - в зеленой гуаши - доставлялся Первому ревзоду, который и зачитывал его на совете. Третий создавался специально для мадранта на дорогой бумаге и выполнялся красной гуашью с позолотой.

Читая на городской площади свой 'Альманах', горожане узнавали, что они живут хорошо.

Ревзоды, читая свой, убеждались в очередной раз в том, что горожане живут превосходно.

В красном же 'Альманахе' горожане обращались к мадранту с предложениями быть с ними построже, ибо живут они замечательно, но чересчур.

Когда состоялась в городе казнь ста пойманных горных разбойников, горожане из своего 'Альманаха' узнали, что казнили не сто, а всего девять, и не разбойников, а воров, похитивших у бедного торговца лепешку.

Первый ревзод на совете зачитал что казнен был один человек, пытавшийся украсть сеть у рыбака.

В 'Альманахе' мадранта писалось, что казненный неоднократно обращался к мадранту с просьбой казнить его, так как чувствовал, что может произвести кражу, и вот теперь его просьба удовлетворена, за что и благодарит мадранта со слезами преданности и умиления семья казненного.

И за всем этим должен был следить и никак не перепутать (даже и подумать-то страшно!) бедный, бедный Чикиннит Каело, поставленный на важное государственное дело советом ревзодов с согласия самого мадранта. Бедный, старый, больной, несчастный Чикиннит Каело! Зачем ему все это? Зачем ему полагающиеся по разрешению мадранта пять жен, когда и с одной он уже давно не имеет сил сделать нового подданного? К чему ему ежедневная чашечка миндаго, от которого только сердце начинает выпрыгивать из груди? Почему он должен читать эти горы бумаг, испещренных буквами, цифрами и рисунками? Для чего? Чтобы дрожать после каждой Новой луны: а вдруг что-либо вызовет неудовольствие у ревзодов или у самого (и подумать-то страшно!) мадранта? И полетит тогда с дряхлых плеч его лысая,