– Говорит, она сказала ему, что вы с ней спили все лето и никакого перерыва в мае не было. Это правда?
– Более или менее. Пожалуй.
– И часто?
– Не знаю. Раз в неделю. Реже. После ее поездки во Флориду я виделся с ней всего два раза. – Лицо у него пылало, будто его вжимали и вжимали в щелку.
– Значит, тот уговор, – сказала Руфь, – наш уговор на пляже – ты вовсе и не собирался выполнять? Ты меня просто обманул?
– Конечно, я собирался его выполнять. Но через неделю мне это показалось глупым. Как бы я мог сделать выбор между вами, если бы не видел ее? Не плачь. Теперь Ричард все знает. Ты уже не одинока.
Миссис О. пешком прошла четверть мили до их дома и появилась, с трудом переводя дух: грудь ее бурно вздымалась и опускалась под выцветшим бумажным платьем, светленьким, с наивным рисунком, точно она носила это платье еще девочкой и оно выросло и постарело вместе с ней. Она вошла в дом, принеся с собой запах осени и яблок. Конанты посадили ее перед телевизором, заверив, что все дети уже спят.
– Вы такая милая, что пришли, – сказала Руфь. – Мы постараемся вернуться до полуночи. Нас вызвали друзья – у них неприятности.
Джерри был потрясен: он понятия не имел, что Руфь умеет лгать. Но, в общем-то, это ведь была и не ложь. В машине – они взяли ее новую машину “вольво” цвета тыквы – он спросил:
– А он сказал, почему Салли раскололась?
– Нет. Он сказал только, что как начала рассказывать, так и не может остановиться. Они разговаривают с самого ужина.
– Это до того не похоже на нее – все рассказать. Но, может, оно и к лучшему.
– Что ты намерен делать?
– Не знаю. В какой-то мере это зависит от того, что будет делать Ричард. Как ты думаешь, он пристрелит меня?
– Сомневаюсь. У него в конце-то концов и у самого были романы.
– А в связи с чем ты сказала ему насчет бурбона и вермута?
– Он спросил, что мы будем пить.
– Знаешь, – сказал Джерри, – ей-богу, я начинаю бояться, что я – трус. Я неуверенно говорил с ним по телефону?
– Нет. Мне даже показалось, что довольно вызывающе.
– Какая ты милая! А по-моему, я говорил неуверенно. Что-то насчет сердитых людей – совсем как в школе. Меня всегда лупили на спортивной площадке.
– У тебя тело крепче, чем у Ричарда.
– А ты откуда знаешь?
Они подъехали к дороге, ведущей к дому Матиасов, свернули на нее и стали подниматься на холм. Выхваченные фарами кусты Матиасов выскакивали на них, как убийцы. Джерри, преодолевая неприятное ощущение в горле – совсем как позывы на рвоту, – повернулся к сидевшей рядом тени.
– Я не согласен с Ричардом, что ты неверно себя вела, – сказал он. – Ты прекрасно держалась все лето – лучше никто бы не мог. Как бы ни повернулись события, ты не виновата.
– Ты женишься на ней, да? – Она выкрикнула это так громко, словно он съехал с дороги или задавил зайца. Он остановил машину там, где дорога кончалась, у гаража. С боковой лужайки, из темноты, на них с лаем выскочил Цезарь – обнюхал Джерри и тотчас умолк. И лизнул знакомую руку. Три звезды, образующие пояс Ориона, яркие, чистые, висели над лесистым холмом. Матиасы включили свет у задней двери, но не вышли навстречу, предоставив им самим добираться по неровным плитам, мимо разросшегося винограда и выбившихся из трельяжа роз. Еще не отцветшие астры обрамляли с двух сторон гранитное крыльцо Салли – бывший мельничный жернов. Из маленького окошечка высоко в залитом луной доме раздался плач Теодоры, разбуженной лаем Цезаря. Джерри вспомнилось: