- Первый день не возьмешь, через месяц все отнимешь. Знаем мы... Много кругом азнауров, все так делают, а ты, Георгий, тоже должен так делать... Носте получил...

- Носте получил, чтобы друзей грабить?

- Друзей не хочешь, а нас можно? Друзья твои сами азнаурами стали, а родители за спины сыновей прячутся, почему мы должны отвечать? По совести бери, Георгий, мы все работаем... По совести, просим.

Мириан, Нико и Бакур встали, низко пригнули головы.

Георгий вскочил.

- Идите, говорю, я ни у кого ничего не возьму.

- Выбранные мы, Георгий, от всего Носте выбраны; пока не скажешь, сколько брать будешь, не уйдем.

Взбешенный Георгий бросился в дом. Свернувшись на тахте, тихо всхлипывала Тэкле.

- Мой большой брат. Хочу тоже быть богатой азнауркой, буду каждый день ленту менять. В воскресенье надену красную... У меня много лент, даже на постный день есть, коричневая.

Георгий улыбнулся и прижал к себе Тэкле.

Из глубины сада неслись брань Папуна, скрипучий голос отца и плаксивое причитание стариков. Георгий схватился за голову - так продолжаться не может, надо обдумать, решить.

- Пока Георгий не скажет, сколько брать будет, не уйдем. Выборные мы...

Георгий выскочил из дома. Метнулась в сторону сорванная дверь. Грохнул плетень, и конь помчался через Носте. Брызгами разлетелся Ностурский брод, скатилась вниз глухая тропа, ветер рвал гриву, раскаленные подковы стучали о камни. Прозвенели слова Арчила, оранжевой птицей взлетела царская грамота... Почему разбежались друзья, прячутся соседи? Мсахури предлагают грабить. Все боятся, дрожат, умоляют...

Свистнул арапник.

Конь бешено мчится через ущелья, камни, реки, не поспевая за бушующими мыслями...

Сквозь расселины гор уползало мутное солнце. Гордый джейран застыл на остром выступе, падали прохладные тени. Ровнее билось сердце. Тише и тише стучали копыта. Вдали маячили всадники - 'Дружина барсов'. Рука сжала поводья. Он свернул с дороги, точно костлявыми пальцами горло сжал смрад отбросов шерсти. Поднялся в гору и неожиданно въехал в поселок месепе. Приплюснутые, грязные жилища угрюмо молчали. Прел неубранный навоз.

- Не нравится у нас, господин?

Георгий быстро обернулся. У крайней землянки стояла стройная девушка.

- Никогда не нравилось, поэтому избегал сюда приходить, - ответил Георгий.

Тихий смех больно отозвался в ушах.

- Как зовут тебя?

- Русудан.

- Русудан?!

Георгий вздрогнул. 'Охотно принимаю тебя в число моих друзей', вспомнилась другая Русудан.

- Ты любишь кого-нибудь?

- Люблю.

Девушка рванулась вперед, точно готовясь защитить свое право на чуство.

- Возьми себе в приданое, Русудан.

Георгий бросил кисет с царскими монетами, хлестнул коня и растаял в лиловом мраке.

В хмурый дом Георгий вернулся возбужденным, счастливым, схватил мать, несмотря на протесты, долго кружил ее по комнате, похлопал просиявшего отца, пощекотал завизжавшую Тэкле и властно сказал Папуна:

- Я им покажу! Овечьи головы!

Папуна сразу повеселел, засуетился, бросился помогать Маро с ужином.

- Господин, господин, - шептал кто-то, царапая влажное окно.

Георгий приподнялся. В предрассветном сумрака странно качался Эрасти.

- Что тебе, Эрасти?

- Выйди, господин, дело есть! - шепнул Эрасти.

Георгий бесшумно открыл дверь. Искаженное ужасом лицо Эрасти белым пятном мелькнуло в темноте. Зубы безвольно стучали.

- Господин, хлеб, хлеб увозят. Горе нам, месепе с голоду умрут... Горе нам, господин...

- Где увозят? Откуда узнал? Не дрожи так. Никто с голоду не умрет. Садись, говори спокойно.

- Господин, коня хотел привести. Господин Папуна велел. Давно думал на коня сесть, а тут счастье, конь дома... Как все ели, господин, от радости плакали. Сестра говорит - ноги сразу крепче стали. А я есть не мог, конь покоя не дает. А сегодня Папуна тоже коня дал. Когда совсем ночь пришла, думаю, кругом поеду, как дружинник, с рассветом коня приведу. Только выехал на дорогу, слышу - арбы скрипят. Испугался, господин, соскочил с коня, думаю, поймают меня на коне господина, плохо будет, спрятал за выступ коня, а сам смотрю... Пять ароб зерна повезли нацвали и гзири. Я их узнал, господин... Пять ароб хлеба увезли. Горе нам, месепе еще доли не получили. Все уже получили, только месепе не получили. Сборщик сказал, скоро выдаст, и не дает. Орехи в лесу собираем, каштаны варим, больше ничего нет. Теперь, господин, умрут месепе, в Тбилиси нашу долю вывезли... Теперь все умрем...

Мальчик тихо завыл. Георгий некоторое время молчал, затем похлопал Эрасти по плечу.

- Зайди в дом и ложись спать. Не плачь, все месепе двойную долю получат, в Носте голодных не будет больше... Смотри никому не говори об арбах. Хочешь быть дружинником, научись молчать, и конь у тебя будет.

Распоряжение гзири собраться на церковной площади взволновало ностевцев. Окруженный народом, гзири только разводил руками. Рано утром Папуна передал ему приказание Саакадзе. Что задумал возгордившийся азнаур трудно сказать. Даже месепе велел собрать. Вчера выборных слушать не хотел, сегодня торжественное молебствие отложил. Священник за народ стал просить нахмурился. Такие сведения не утешали. Еще более взволновала дерзость Саакадзе: в церковь он не пришел. Сияющие Маро, Шио и Тэкле стояли на почетном месте - еще бы, всем теперь на голову сядут. Папуна тоже не был в церкви. Первым заметил это Димитрий. Его мучила мысль о встрече с Георгием. Утром друзья ждали Саакадзе, но он ни к кому не пошел и к себе не звал. Священника сжигало нетерпение, и не успели ностевцы лба перекрестить, обедня закончилась и народ повалил на площадь.

Прошло пять минут, потом семь. Гзири куда-то поехал, откуда-то вернулся, никто ничего не знал. Народ волновался, перешептывался.

- Что же он не едет? С ума сошел - людей в праздник мучить, - хмурился Димитрий.

- Едет! Едет! - вдруг крикнули на бугорке.

На Георгии гордо сидела одежда, в которой он был в день получения царской грамоты. Шашка Нугзара предостерегающе сверкала. На окаменевшем лице горели два черных угля. Рядом на своем любимце в азнаурской одежде ехал Папуна. Эрасти, разодетый, гарцевал на подаренном Папуна царском жеребце.

Саакадзе въехал в середину круга, осадил коня, оглядел всех, скользнул взглядом по лицам друзей и властно начал:

- Когда я возвращался в Носте, думал иначе с вами встретиться. Но вы сами определили мое место. Хорошо, пусть будет так. Да, с вами говорит владетель Носте, и он вам покажет, умеет ли он быть господином. Он вас отучит быть рабами... Все родители новых азнауров с детьми и стариками отныне вольные, идите, куда хотите. Хозяйство до последней курицы возьмите с собою. Вами нажитое - ваше.

Толпа замерла.

- Кто имеет жилища в наделах сыновей, пусть теперь уходит, мне помещения нужны. Кто не имеет, на одну зиму разрешаю остаться.

Он помолчал. Народ затаил дыхание, ждал. Слышно было, как ласточка пролетела, только азнауры сдерживали Димитрия, рвавшегося к Саакадзе.

- Никому не известен завтрашний день, хочу прочно укрепить ваши права, - продолжал Георгий. - Вы знаете, не все в моей власти, не все могу сделать, но возможное сделаю. Глехи и хизани перевожу в мсахури... Потом подумаю, как увеличить благосостояние всех. Ни у кого не собираюсь отбирать, пусть