Представьте мое состояние, когда я увидел, что эта комната в доме монстра, в которую мы с Раулем попали, была точной копией камеры пыток «розовых часов» Мазендерана.

У наших ног я нашел пенджабское лассо, которого так опасался весь вечер. Я был убежден, что его уже использовали для Жозефа Бюке, главного рабочего сцены. Он, вероятно, подобно мне, однажды заметил, как Эрик передвигал камень в третьем подвале. Из любопытства Жозеф Бюке тоже исследовал проход, но попал в камеру пыток и уже не вышел оттуда, удушенный монстром. Я могу легко представить, как Эрик, желая отделаться от тела, перетащил его в декорации из «Короля Лахора» и повесил на лассо как пример или для устрашения. Но, подумав, он вернулся, чтобы забрать обратно свое пенджабское лассо, которое сделано из струн и могло вызвать любопытство мирового судьи.

И вот теперь я видел лассо в камере пыток! Я не труслив, но холодный пот выступил на моем лице.

Фонарь дрожал в моей руке, когда я освещал им стены этой пакостной камеры.

Рауль заметил это и спросил:

— В чем дело?

Я энергично показал ему, чтобы он молчал. Я все еще надеялся, что монстр не знает, что мы находимся в камере пыток. Однако, даже если он и не знал, это еще не гарантировало нам безопасность. Мне казалось вполне вероятным, что камера пыток предназначалась для охраны дома монстра со стороны третьего подвала, и возможно, это делалось автоматически.

Да, пытки, скорее всего, начинались автоматически. Но кто мог сказать, какие движения с нашей стороны приведут механизмы пыток в действие?

Я настаивал, чтобы Рауль не двигался. Гнетущее безмолвие давило на нас. Красный свет моего фонаря продолжал скользить по стенам камеры пыток. Я узнал ее, узнал.

Мы находились в середине маленькой шестиугольной комнаты. Все шесть ее стен от потолка до пола были покрыты зеркалами. По углам я отчетливо увидел сегменты зеркал, прикрепленные к барабанам, которые могли вращаться! Да, я узнал их, узнал и железное дерево в одном углу, железное дерево с железной веткой — виселицу!

Я схватил руку Рауля. Он трясся мелкой дрожью, готовый закричать своей невесте, что пришел спасти ее. Я боялся, что он может не сдержаться.

Вдруг мы услышали слева какой-то звук. Сначала он показался нам звуком открывающейся и закрывающейся двери в соседней комнате на фоне приглушенного стона. Я еще крепче схватил руку Рауля. В конце концов мы ясно услышали слова: «Возьмите это или уходите! Свадебный марш или похоронный марш». Я узнал голос монстра. Затем мы опять услышали стон, за которым последовало долгое молчание. Теперь я был убежден, что монстр не знал о нашем присутствии в его доме, ибо в противном случае принял бы меры, чтобы мы не слышали его. Ему надо было только закрыть невидимое маленькое окно, через которое любители пыток смотрели в камеру. И я не сомневался — знай он, что мы там, пытки начались бы немедленно.

Поэтому у нас появилось большое преимущество перед ним — мы были рядом, но он не знал об этом. Сейчас самым важным для нас было не выдать себя, и я страшился импульсивности Рауля больше, чем чего-либо другого. Он был на грани того, чтобы прорваться через стены, отделявшие его от Кристины Доэ, чьи стоны, нам казалось, мы слышали.

— Похоронный марш недостаточно бодрый, — продолжал голос Эрика, — но свадебный… Он великолепен! Вы должны принять решение, определиться, чего вы хотите! Что касается меня, то я не могу больше жить вот так, под землей, в дыре, как крот! «Торжествующий Дон Жуан» завершен, и теперь я хочу жить, как все. Хочу, чтобы у меня была жена, как у всех, и чтобы я выходил с ней на прогулки по воскресеньям. Я изобрел маску, которая позволяет мне выглядеть, как обычный человек. Станете самой счастливой женщиной. И мы будем петь для самих себя, одни, мы будем петь, пока не умрем от удовольствия… Вы плачете! Вы боитесь меня! Но ведь я не плохой человек. Полюбите меня, и вы увидите! Чтобы быть добрым, все, что мне необходимо, это любовь. Если вы полюбите меня, я буду нежен, как ягненок, и вы сможете делать со мной все что хотите.

Стоны, которые сопровождали этот молебен любви, становились все громче. Я никогда не слышал ничего подобного. Рауль и я поняли, что эти отчаянные стоны исходили от самого Эрика. Что же касается Кристины, то она, вероятно, стояла с другой стороны, безмолвная от ужаса, не имевшая больше сил кричать, видя перед собой монстра.

Рыдания Эрика были такими же громкими, как рев, и такими же мрачными, как ропот океана. Наконец три раза вопль вырвался из его горла:

— Вы не любите меня! Вы не любите меня! Вы не любите меня! — Затем его голос стал мягче, и он спросил: — Почему вы плачете? Вы знаете, что причиняете мне боль.

Молчание.

Нам это молчание давало надежду. Мы думали только о том, как дать знать Кристине о нашем присутствии. Ведь теперь мы могли покинуть камеру пыток лишь в том случае, если она откроет нам дверь, и только при этом условии мы могли помочь ей.

Вдруг тишину в соседней комнате нарушил звук электрического звонка. Мы услышали, как Эрик вскочил, а затем его громовой голос: «Кто-то звонит! Пожалуйста, входите!» — Зловещий смех. — «Кто это беспокоит нас? Подождите меня здесь, я пойду и прикажу сирене открыть дверь».

Шаги удалились, дверь закрылась. У меня не было времени думать о новом ужасе, который вот-вот мог произойти, я забыл, что монстр, возможно, вышел, чтобы совершить новое преступление; я понял только одно: Кристина одна в соседней комнате.

Рауль уже звал ее:

— Кристина! Кристина!

Раз мы слышали, что говорилось в другой комнате, то и нас, естественно, должны были услышать там. И все же Раулю пришлось повторить свой призыв несколько раз. Наконец слабый голос достиг нас:

— Мне снится — Кристина! Кристина! Это я, Рауль! — Молчание. — Ответьте мне, Кристина! Если вы одна, во имя неба, ответьте мне!

Затем голос Кристины прошептал имя Рауля.

— Да! Да! — закричал он. — Это я! Это не сон! Доверьтесь мне, Кристина! Мы здесь, чтобы спасти вас. Будьте осторожны! Как только вы услышите монстра, дайте нам знать.

— Рауль! Рауль!

Кристина заставила его несколько раз повторить ей, что это не сон и что он смог прийти к ней в сопровождении надежного человека, который знает секреты Эрика.

Но за радостью, которую мы принесли ей, вскоре последовал новый удар. Она хотела, чтобы Рауль немедленно ушел. Она боялась, что Эрик обнаружит его и убьет без колебаний. Она сказала нам в нескольких поспешных словах, что Эрик совершенно сошел с ума от любви и решил убить любого и себя в том числе, если она не согласится стать его женой в глазах гражданских властей и перед священником церкви Мадлен. Он дал ей время до одиннадцати часов следующей ночи все обдумать. Это последний срок. После этого она должна будет сделать выбор, как он сказал, между свадебным и похоронным маршем. И Эрик сказал слова, которые Кристина не полностью поняла: «Да или нет, если нет, все будут мертвы и похоронены». Но я понял эти слова очень хорошо, потому что они с устрашающей точностью соответствовали моим ужасным мыслям.

— Можете вы сказать нам, где Эрик? — спросил я. Она ответила, что он, должно быть, покинул дом.

— Вы можете это проверить?

— Нет. Я связана и не в состоянии двигаться.

Услышав это, Рауль и я не смогли сдержать крик гнева. Наша судьба, всех троих, зависела сейчас от Кристины. Нам надо было во что бы то ни стало спасти ее.

— Но где же вы? — спросила она. — В моей спальне всего две двери, — это та спальня, обставленная мебелью в стиле Луи-Филиппа, о которой я вам говорила, Рауль, — Эрик пользуется только одной дверью, но никогда не открывает другую, которая сейчас передо мной. Он запретил, мне даже подходить к ней,