валун, почти полностью перекрыв вход в пещеру. Теперь, когда они были в безопасности, можно было заняться своими ранами.

Разодрав на длинные полоски ветхую, но чистую тунику, извлеченную со дна сумки, Иава ловко и быстро перевязал голову киммерийца; затем полил на руки себе и ему немного пива, чтобы смыть слюну леммингов и кровь. В отличие от Конана, который тут же стал слизывать пиво, смешанное с кровью, брезгливый шемит тщательно вытерся куском ткани, а потом уже последовал примеру варвара. Сидя в пещере как две покусанные собаки, спутники, глухо ворча, зализывали свои раны, и ни один из них пока не представлял себе, как им отсюда выбраться.

Варвар, который понятия не имел о существовании на земле столь странных и неприятных существ, тем более не знал, как долго будет продолжаться их поход с гор. Все происшедшее казалось ему чьей-то глупой шуткой. На мгновение лишь мелькнул похожий на воспоминание образ Гориллы Грина — Конан представлял его себе как обычную большую обезьяну, — но развивать эту идею он не стал.

— Лемминги, — вдруг мечтательно произнес Иава, и киммериец в ужасе уставился на него. Похоже, остыв после боя, приятель его вновь тронулся умом.

— Нет, Конан, — улыбнулся шемит, опять читая мысли. — Я здоров. Но я, клянусь тебе светлым Адонисом, так мечтал увидеть их…

— Зачем? — рыкнул варвар, в досаде готовый выкинуть спутника из норы прямо в лапы его любимым крысам.

— Зачем? — повторил Иава. — Не знаю, как тебе сказать… — он пожал плечами и грустно усмехнулся. — Наверное, просто затем, что я хотел это видеть… Как они спускаются с гор целыми тучами и бегут к морю, по пути совокупляясь, рождая потомство, и умирая…

— К морю? Зачем? — заинтересовался Конан. Он тоже направлялся к морю и иметь таких спутников, как эти вонючие грызуны, вовсе не желал.

— Не знаю. Не знаю, Конан, и никто не знает. Я думаю, и сами лемминги, даже если б умели разговаривать, не смогли б тебе этого объяснить. Они бросаются в море и плывут, плывут, пока не утонут…

— Тупое нергалово отродье, — фыркнул варвар.

— Природа… — не согласился Иава. — Слышал я когда-то от одного старика, что лемминги падают на землю с неба. Ну, как дождь или снег… Будто бы живут они на тучах — оттого и тучи всегда серые, — а потом Митра вдруг обращает на них свой божественный взор, и удивляется, мол — что они делают в небе? Дунет — они и валятся вниз, на землю… Вздор. Я всегда думал, что живут они высоко в горах, куда человек дойти не может…

— Я могу, — вставил Конан, с неподдельным интересом слушающий рассказ шемита.

— Ладно, ты можешь. Так вот, живут они высоко в горах, а как поедят всю траву в округе, так и спускаются вниз. Только к морю зачем? Не пойму… — Иава горестно вздохнул. — Да что лемминги! А куда сам я иду? Тоже не знаю. Болтаюсь по миру двадцать лет… Ни дома, ни сада, ни сына…

Эти слова шемит произнес еле слышно, но Конан, который при первых же нотках печали в голосе приятеля потерял интерес к беседе, переспрашивать не стал. Перед глазами его опять замаячила гнусная физиономия Гринсвельда, и он мгновенно ощутил привычный зуд в груди, сопровождаемый бурчанием в желудке — явные признаки того, что следует поторопиться. Не обращая более никакого внимания на спутника, что скрючился — насколько позволяли его габариты — в темном углу и, подвывая, тихонько напевал знаменитую песнь гордого одинокого пирата. Киммериец заглянул в щель между валуном и стенкой пещеры. Падение леммингов продолжалось, но, к великому удовольствию варвара, темп его несомненно замедлился; наверняка солнце не успеет опуститься и на пару локтей, а последние ряды мерзких крыс уже полетят в низину вслед за собратьями. Удовлетворенно хмыкнув, Конан устроился возле щели поудобнее и принялся ждать — что-что, а ждать он умел всегда…

К вечеру спутники оставили позади горы Кофа. Иаву сие обстоятельство весьма ободрило — он громко пел густым хрипловатым голосом легенду об Иштар и наперснице ее Ашторех и, приплясывая, маршировал рядом с варваром. Поначалу Конан шагал молча, но вскоре и его захватил веселый, не вполне соответствующий содержанию напев. Махнув рукой, он громовым басом дотянул вместе с приятелем последнюю строку, и дальше они орали уже хором, гордо показывая друг другу пальцами назад — там, в горах, разбуженное эхо послушно повторяло за ними слова, раскатисто и немузыкально дребезжа. Так, с песней, дошли путники до огромного, мрачного леса.

Вековые деревья стеной опоясывали свое царство; тяжелые черно-зеленые кроны их шапками нависали над толстенными, в три обхвата стволами. Ни пенья птиц, ни шелеста листьев не услышали приятели, подойдя вплотную к суровым исполинам. Казалось, ветер не достигает места сего — такую тишину застали здесь люди. Но вместо ветра веяла отсюда иная сила: жуткая, леденящая душу и кровь. Варвар, который терпеть не мог всякие проявления чего-то неземного, сразу учуял ее и встал перед лесом как перед врагом: ощетинившись, положив руку на эфес верного меча. Иава также почувствовал исходящее из черных глубин лесного царства дыхание. Для него, прошедшего чуть не весь свет вдоль и поперек, оно не явилось неожиданностью — тем рьянее он пустился уговаривать приятеля обойти стороной это чудовище, таящее в себе, может быть, нечто такое, что земным жителям знать и видеть не полагается. Жизнь — одна, в этом шемит не сомневался. В этом же попытался убедить он и молодого киммерийца, но тот стоял молча, не двигаясь и не спуская холодных синих глаз с леса, словно впитывал в себя витающее в воздухе знание о нем, словно уже приготовился к схватке с ним.

Солнце медленно опускалось за размытую полосу горизонта; от приближения сумерек на душе у обоих стало особенно сумрачно. Волнами накатывала безнадежность, объяснимая трудно тем более, что ничего не стоило им вернуться на пару бросков копья назад и найти приют на ночь в какой-нибудь уютной пещере вроде той, в какой прятались они от леммингов. Но варвар был упрям как два связанных вместе осла, ибо ничего не отвечал на горячие призывы Иавы, а оглянувшись вдруг на заходящее око Митры, подмигнул ему, вынул из ножен меч и ступил в лес. Проклиная тот день, когда судьба свела его с этим киммерийским дурнем, шемит пошел за ним.

А там на них пахнуло таким холодом, что Иава сразу заткнулся, в брезгливом ужасе рассматривая могучие корявые стволы, обвитые толстыми, как его рука, вьюнами. Собственно, то были не вьюны, а те же деревья, только извивающиеся как змеи вокруг прямых родственников. В некоторых местах на серой траве валялись трухлявые останки сгнивших без солнца исполинов, и змеевидные паразиты, которым уже не за что было держаться, тем не менее устояли: образовывая собою хитро переплетенные ширмы, они казались изобретением свихнувшегося божества — лесного или болотного, — протухшего в одиночестве в своих унылых владениях.

Под ногами путников лежал ковер, состоящий из плотно прилегающих — будто приклеенных — друг к другу сухих веток и сухой же серой травы; кое-где проглядывал мох, но и он не имел обычного своего цвета, а был буро-желтый, с пятнами плесени.

Расстояние между деревьями было не более одного-двух конановых шагов, а ветви их вверху, да и посередине, крепко переплетались, совсем не пропуская солнечных лучей. Воздух тут был затхлый, вонял гнилой древесиной и болотом — хотя вряд ли в лесу имелось болото, и — ни звука. Плотная тишина придавила людей к земле: ноги их быстро отяжелели, в ушах зазвенело, а плечи налились неимоверной тяжестью, словно на них — как на Первосотворенных великим Митрой — сложили весь мир с его бедами и заботами.

Иава мысленно уже попрощался с родным Шемом, куда мечтал попасть вот уже многие годы, с Халаной, чей облик все еще ясно виделся ему во сне, с теми знаниями, кои приобрел он за время скитаний. В голову варвара такие мысли не приходили.

Для него, чей земной путь исчислялся всего-то девятнадцатью годами, древний лес этот был не более чем очередной гадостью Нергала; всей первобытной природой своей ощущая здешний, совершенно особенный, пугающе нечистый дух, он двигался мягкими бесшумными шагами — так дикая кошка, убрав