оставляя на нем влажный след.

— Хей… — тихо позвал киммериец спутника. — Поднимайся, разноглазый… Нам пора.

— Ах ты, киммерийский бык, — не поднимая ресниц пробурчал Иава. — Ты что, никогда не спишь?

— Сплю, — пожал плечами Конан. — Но редко. А теперь я не могу терять время на такой пустяк как сон. Хочешь храпеть тут — оставайся, а мне надобно идти.

Он развернулся к приятелю спиной и двинулся вниз по тропе, будучи в полной уверенности, что шемит последует за ним. Так и вышло. Иава проворно собрал в сумку остатки припасов и, призывая на голову варвара всевозможные кары, припустил следом.

У подножия горы Конан остановился. Впереди была огромная отвесная скала, лишь в некоторых местах покрытая пучками полузасохших растений. Она тянулась на много сотен локтей и вправо и влево, словно неприступная стена великого города, но сотворенная самой природой. В этом месте кончилась и тропа, оборвавшись перед заросшей травой узкой и неглубокой канавкой, что виляла меж кустами и валунами-исполинами. Недолго думая, киммериец перешагнул ее и уверенно направился прямо к высокой, гладкой, без единого выступа скале. Прежде ему не раз приходилось одолевать казавшиеся неприступными стены — хотя вес его был не меньше веса молодого льва, он и двигался подобно льву: взлетал наверх одним пружинящим прыжком, — замирал там, а потом так же бесшумно соскальзывал вниз.

Сия скала, однако, такой мощной громадой возвышалась пред ним, что только птица достигла бы ее вершины. Варвар остановился у основания, в задумчивости гладя ладонью теплый, нагретый за день солнечными лучами камень. Скорее всего, придется обходить эту стену стороной, на что уйдет не меньше четверти дня… Ну уж нет… Киммериец скинул сандалии, связал их и перекинул через плечо, затем нащупал на ровной поверхности небольшое углубление, а повыше — еще одно. Оттолкнувшись от земли, он в долю мига очутился на стене и медленно, очень медленно полез наверх, нашаривая незаметные для глаза выступы. — Ты забыл про меня, Конан? Иава расположился на толстой мягкой кочке под огромным валуном и оттуда наблюдал за варваром, довольно верно насвистывая все ту же благодарственную оэду Птеору. В наглых глазах его Конан, обернувшись на зов, и на расстоянии заметил насмешливый блеск, а заметив, на удивление себе самому не взъярился, как-то бывало всегда прежде, ибо он не выносил, когда над ним насмехались; фыркнув, он лишь передернул плечами и свистнул шемиту, призывая его лезть за ним.

— Прыгай, приятель, — Иава не спеша поднялся, отряхнул штаны. — Прыгай. Уже двадцать первую весну я хожу по свету и за это время истоптал столько…

— Слышал, — невежливо перебил киммериец, тем не менее спрыгивая на землю. — И что с того?

— Я уже бывал здесь, и не раз… Подойди-ка поближе…

Конан усмехнулся, но повиновался. Когда шемит велел ему спрыгнуть, он и не задумываясь сразу понял, что тот знает какой-нибудь другой, менее сложный путь. Не стал бы он иначе звать его — бывалый путешественник никогда не заставит спутника проделывать трудный переход дважды. Так и вышло. В ожидании киммерийца Иава не двинулся с места, и когда тот встал рядом с ним, он зацепил крепкими пальцами пук травы, торчащий из кочки, и с силой дернул его. С громким чавкающим звуком кочка оторвалась от земли — будто голову врага поднял ее вверх шемит, и глазам изумленного киммерийца открылась вдруг большая черная дыра, видимо, весьма глубокая, ибо из нее несло такой вековой сыростью и затхлостью, какой не может быть у поверхности земли.

— Заходи, — скомандовал Иава, аккуратно опуская кочку рядом с дырой.

Более Конан не раздумывал. Встав на колени, он ловко нырнул в мрачную пасть ногами вниз и в один только миг уже исчез там весь. Крякнув, Иава полез за ним, таща за собой кочку — ею нужно было снова заткнуть вход. Шемиту оказалось гораздо труднее втиснуться в эту дыру, чем гибкому варвару, все тело которого состояло из одних тугих мышц: сначала пришлось втянуть зад, поджать живот и скрестить на груди толстые руки; но все же и он через несколько тяжелых вздохов спустился вниз.

Мрак цвета сырой земли окутал спутников здесь. В жуткой недвижимой тишине, густой и вязкой, любой звук, любой шорох слышался иначе — то как стон неведомого монстра, то как хруст его же зубов… Сколько людей погибло в таких лабиринтах от голода и страха, не зная выхода на свет, и сколько из них сошло с ума, прежде чем умереть… Впрочем, в данной ситуации вряд ли было целесообразно задумываться о таких вещах, да варвар и не задумывался — за него этим занимался более чувствительный шемит, семенящий вслед за приятелем по длинному прямому коридору.

Опускаясь вниз, Конан был готов к тому, чтобы ползти какое-то время на брюхе, но, свалившись на дно ямы, выяснил, что попал в настоящий подземный ход — высотой почти в его собственный рост, широкий и достаточно сухой. Поднявшись, он подождал Иаву, который миг спустя со стоном грохнулся к его ногам, и пошел вперед, вытянув перед собою руки, дабы не треснуться носом о возможное препятствие.

Слава Митре, ни грызунов, ни насекомых не было в этой дыре. Пару раз Конан наступил, правда, на что-то мягкое, но оно не пискнуло и не дрогнуло под его ногой — он решил, что это комки грязи, и более уже не останавливался и на вздох. Он шел быстро: глаза его немного привыкли к темноте, и теперь он отлично разбирал дорогу; Иава едва успевал за стремительно идущим варваром, дышал тяжело, бормотал сквозь зубы проклятья на своем языке, но не просил приятеля подождать. Он третий раз уже бывал здесь, и сейчас ему казалось, что тогда, давно, лет восемь назад, в коридоре не было скользких комочков грязи, что так противно хлюпают и ежатся под ногами. Его не пугали ни крысы огромных размеров, ни гигантские жуки с прозрачными крыльями, ни склизкие улитки, плюющиеся едкой дрянью, каких он видал в разного рода подземных переходах, и все же тонкая натура шемита не выносила всякой вонючей и уродливой мрази, особенно, если она была мокрой. Почти варварская грубость и нежная поэтическая нота его души уживались друг с другом замечательно в большом, крепком теле Иавы. Он любил и хорошую драку, и веселую пирушку, и грустную песню одинокого бродяги, и ласковые девичьи речи, и птичьи трели, и легенды, слагаемые разными народами, и порою даже тихие слезы печальной радости после особенно жаркой ночи любви.

О, Халана… Шемит вдруг вспомнил — совсем некстати во мраке дыры — черноокую девушку, которую любил в Эруке еще в пору своей и ее юности. То была единственная его истинная любовь… Сколько же лет ей сейчас? И жива ли она? Халана… Вслух прошептав это имя, Иава вздрогнул, ощутив, как по коже побежали колючие мурашки, и на вздох замер. В тот же момент что-то липкое коснулось его ноги. Очнувшись от грез, он с удивлением посмотрел вниз. Сидящее у самой сандалии его чудовище на шести тонких кривых лапках, с огромными выкаченными глазами на длинной змеиной голове, с раздувшимся бородавчатым тельцем, было как раз-таки мокрым — мало того, с него просто-напросто стекала слизь! Шемит дернул ногой — бесполезно. Присосавшись к ноге всеми лапами, тварь и не думала слезать. Рот Иавы искривился от отвращения; зажав нос пальцами, он наклонился и, стараясь коснуться маленького монстра не кожей, но только рукавом куртки, резко толкнул его. Чудовище всхлипнуло и — вдруг выпустило на ногу человека толстую струю какой-то гадости, вероятно, ядовитой, потому что в голове шемита помутилось; качнувшись, он ухватился за стену, другой рукой разрывая воротник. Ничего не заметивший варвар уже ушел далеко вперед, и только тихий звук его уверенных шагов еще слышался Иаве, который медленно сползал на пол, уже не пытаясь удержать ускользающее сознание…

…Тем временем далеко впереди Конан узрел крошечное светлое пятнышко — несомненно, выход на ту сторону. Довольно хмыкнув, он прибавил шаг: еще совсем чуть, и они с шемитом окажутся на воле. Киммериец успел соскучиться по свежему воздуху, по свету и дневным, настоящим звукам. А здесь — Кром, ну и скука! — какая-то толстая тугая тишина. Кажется, ничто не пробьет ее — ни слово, ни песня…

— Хей, шемитская рвань, а не споешь ли ты мне оэду Птеору, а? — Конан громко захохотал, радуясь своей шутке, и обернулся, желая увидеть оскорбленную физиономию приятеля.

Никого.

— Хей! Иава, где ты?

Варвар сделал несколько осторожных шагов назад, вытягивая шею в надежде разглядеть спутника… Никого. Не мог же он спрятаться… Да здесь и негде… В раздражении сплюнув, Конан нашарил на поясе верный свой меч и решительно двинулся обратно.