— Сколько же тебе лет? — почтительно спросил Култар.

— Полторы тысячи… Я думаю, пора сделать привал. Скоро ночь, а ночью бродить по замку не решусь даже я!

— Хорошо. Тебе виднее, — Конан спешился и потянулся, хрустя суставами.

Култар хотел помочь старику слезть с лошади, но тот легко спрыгнул сам и, упругой походкой подошел к киммерийцу.

— Ты — Конан. Я тебя сразу узнал.

— Откуда? — спокойно спросил Конан и кивнул Култару, чтобы тот достал походную снедь.

Южанин раскрыл сумку, которую трижды проклял, пока тащил на себе в деревню, достал лепешки, мясо.

— Как только вы пришли, я раскинул мысленную сеть… Ты — друг Эскилампа.

Конан кивнул, ожидая продолжения.

— Эскиламп — хороший мальчик, — колдун улыбнулся, обнажив два ряда белоснежных зубов, — способный. Немного легкомысленный, но способный. Он, вместе с другими пытается поддерживать равновесие в этом мире.

— А ты?

— И я с ними. Вам повезло, что вы пришли ко мне. Я послан сюда Советом, чтобы закрыть Путь.

— Пожалуйста, — попросил Култар, переставая жевать, — расскажи все по порядку!

Колдун устроился поудобнее, устремил взгляд куда-то вдаль и обыденным тоном сказал:

— Твари из-за Круга давно пытаются преодолеть грань, проделать проход. Кушух, сам того не ведая, помог им — открыл Путь. Первыми пролезли многоножки, за ними пойдет другая нечисть, если я не справлюсь.

— А почему же ты раньше…

— Я ждал тебя, Конан. Все предопределено и на Земле, и за ее пределами. Ты должен был появиться. И ты пришел. Мне нужен твой меч, твое умение.

— Так чего же ты придуривался? — Конан неодобрительно посмотрел на сидящего перед ним мужчину средних лет с темным взором, полным мудрости и печали, на сеть морщинок вокруг его глаз и внезапно понял, как нелегка ноша колдуна. Настоящего колдуна.

— Не так просто выходить из облика, который принял.… Для жителей селения я — старый шарлатан. Так лучше, удобнее.

— Ты говорил, что тебе — полторы тысячи лет… — начал Култар.

— Хочешь послушать мою историю? — усмехнулся колдун.

— Да… расскажи, — Култар вопросительно посмотрел на Конана.

Тот кивнул и приготовился слушать.

— Ну, что же — ночь длинная, можно и рассказать…

Я родился далеко, за краем обитаемой земли, в дебрях, кишащих дикими зверями, чудовищами и разной мелкой тварью. Отец мой был простой охотник… — колдун немного помолчал, вспоминая дни детства, тряхнул головой, словно освобождаясь от назойливых мошек, и продолжал, — мать была первой красавицей в селении.

Насколько я помню, на нее всегда заглядывались молодые охотники, но никто, даже вождь не смел ее тронуть — таковы были наши обычаи. Отец часто уходил на охоту и пропадал несколько дней. Иногда приносил дичь, иногда сам еле возвращался, весь израненный, и тогда мы питались старым, выветренным, вяленым мясом, кишащим червями. До тех пор, пока отец не выздоравливал и не приносил с охоты свежее мясо, которое мы не только ели, сколько могли, но и солили, вялили впрок.

Так текла жизнь наша и всех тех, кто жил вместе с нами в небольшом селении в джунглях. Я уже подрос, когда мне рассказали, кто же мой настоящий отец…

За девять месяцев до моего рождения в селение пришел странный и страшный человек. Возможно даже и не человек. Я до сих пор не знаю, кем же был мой настоящий отец, тот, кто зачал меня, осквернив, ставшую после его заклинаний беспомощной, мать. Совершив свое черное дело, он ушел, сверкая глазами. И толпа охотников, сбежавшихся на крики матери, видевших весь ее позор, в страхе расступилась, давая дорогу страшному пришельцу.

Когда он ушел, мать, до того лежавшая с оголенным ногами, животом, и все тем, что женщины прячут от мужчин, вскочила и, закрыв лицо ладонями, убежала в хижину. Охотники, пристыженные своей трусостью, молча разошлись по домам. Вернувшийся отец хотел убить оскверненную мать, но не смог — она была слишком красива, и он слишком ее любил. После такого проявления слабости, другие охотники к отцу стали относиться пренебрежительно и он, собрав пожитки, ушел в джунгли, чтобы больше не вернуться. Ушел подальше от позора, от ухмылок бывших товарищей.

— О, я им отомстил! — с жаром воскликнул колдун.

Было видно, что рассказ захватил его, всколыхнув самое сокровенное.

— Я им отомстил. Когда я подрос и овладел тайной наукой — а она давалась мне сама, без всяких усилий — я отомстил. За насмешки над отцом, за поругание матери! Они потом, после ухода отца, ходили к ней по несколько человек каждую ночь! Оскверненную женщину можно использовать, как угодно — этого обычай не запрещал…

Они приходили к ней — одинокой, опозоренной, беззащитной — пили опьяняющие напитки, а затем.… Затем издевались над ней, кто как хотел.… Каждому хотелось позабавиться с бывшей первой красавицей селения. И она, после бегства — да, бегства — отца, не могла отказать им, самодовольным трусам, не защитившим ее от пришлого колдуна. Каждую ночь она ублажала их ненасытную похоть, а наутро, еле живая, шла в джунгли собирать коренья, чтобы прокормить себя и зародившуюся в ней новую жизнь.

Я отомстил! Когда мне было пятнадцать лет, а я был не по годам рослый и сильный, да к тому же уже умел колдовать и подчинять людей всего одним словом — я пришел в селение, где издевались над матерью. К тому времени мы жили отдельно. Мать всем надоела, и ее попросту выгнали из селения.

Я пришел и наказал их! Я заставил всех женщин раздеться и лечь, а мужчин смотреть на это. Я потрудился и обесчестил каждую. Каждую! А мужчины, эти жалкие трусы, обливаясь слезами, смотрели на своих жен, ставших беспомощными, как когда-то моя мать. Я сделал это, а потом подходил и долго смотрел в глаза каждому охотнику. Затем приказал им не убивать своих оскверненных женщин — жить с ними, смотреть на них, вспоминая, как я, на глазах у всех, делал с ними все, что хотел. Вот так. А к двадцати годам я знал уже все колдовские науки. Откуда — неизвестно. Знания приходили ко мне сами — по мере того, как я взрослел. Видимо, зачавший меня колдун — или демон, или, вообще, существо из другого мира, принявшее наш облик, — вложил мне эти знания прямо в кровь. Может, у них там, так и бывает… — колдун опустил голову и долго молчал.

Конан и Култар так же молча ждали продолжения.

— Когда моя мать повесилась… мне было около тридцати лет. Да, она повесилась не в силах видеть во мне того… осквернителя. Я походил на него и обликом, и колдовским умением. Она убила себя. Вынесла все — и позор, и бесчестье, и издевательства мужчин, но не смогла вынести превращения сына в страшного колдуна, который одним мановением руки мог поднять человека в воздух, или загнать под землю… Она повесилась. Я оживил ее и долго еще она, мертвая, «жила» на свете.… Только.… Только не ела, не пила и почти не разговаривала.… Это страшно. Видеть тусклые, мертвые глаза матери, это страшно. Но я терпел. Я просто не мог ее похоронить. С помощью колдовского умения я нашел отца, перенес его к себе и заставил жить с мертвой. С той, кого он бросил, отдав на дальнейшее поругание. Он быстро сдал, похудел, зачах и умер. Мне было его не жаль. Он заслужил то, что получил.

Еще через несколько лет меня призвали в Совет. Там уже знали мою историю и мое искусство. Они взяли с меня клятву — страшную клятву колдуна — что никогда я не употреблю свою власть во вред человечеству. Только на благо. Они познакомили меня со строением мира, показали мир невидимый, и мир призрачный, показали иные миры, существующие рядом с нами…

— А ты бывал в Иреме? Городе Колонн? — спросил Конан.

— Конечно. Совсем недавно и ты там побывал, — колдун улыбнулся, — и счастливо избежал наказания за дерзость. Знания, таящиеся в Иреме — не для простых смертных. И не потому, что человек может натворить много бед, овладев тайными знаниями. Просто слабый мозг не выдержит, воспалится, погибнет от перегрузки, а в Иреме, я узнал много нового. Собственно курс обучения, который составил