такой странной формы? Легенды, слышанные им в шатрах зуагиров, о демонах и гоблинах всплыли в его памяти и заставили покрыться холодным потом все его тело. В это время чудовище бесшумно вползло в комнату на полусогнутых ногах, почти припав к земле. Привычный запах ударил в ноздри киммерийца. Его обычность не рассеяла страшной уверенности в его природе, поскольку зуагирские легенды утверждали, что демоны воняют именно так.

Затаив дыхание, Конан подтянул свои длинные ноги и приготовился к броску. В правой руке он держал обнаженный меч. Последовавший затем удар был неожидан и смертоносен, как прыжок тигра из засады. Даже демон не мог бы увернуться от такого выпада. Меч вонзился в тело и рассек его вместе с костями. Что-то тяжело повалилось на пол, захлебнувшись криком. Конан в темноте подобрался к поверженному и склонился над ним, не выпуская из рук меча, с которого капало на пол. Дьявол, животное или человек — что бы это ни было — лежало мертвым на полу. Он чуял запах смерти, как дикий зверь. Посмотрев через полуоткрытую дверь во двор, освещенный звездами, он убедился, что калитка откинута, но двор пуст.

После этого киммериец прикрыл дверь, не потрудившись задвинуть засов. В темноте он нащупал лампу и зажег ее. Масла в ней должно было хватить на одну-две минуты, поэтому, не медля, он склонился над фигурой, которая распростерлась на полу в луже крови.

Это был огромный чернокожий, голый, если не считать набедренной повязки. В руке он сжимал сучковатую дубину. Курчавые космы парня были закручены наподобие рогов, проткнутых прутиками и обмазанных сухой глиной. Эта дикарская прическа, к несчастью для ее обладателя, и придавала такой странный вид его голове в тусклом свете звезд. Для подтверждения страшной догадки, осенившей его, Конан оттянул толстые красные губы лежащего и тихо выругался, увидев сточенные до основания зубы.

Теперь он понял, почему исчезали чужестранцы из дома Арама Бакша. Ясными стали и загадка черного барабана, выбивающего тревожную дробь неподалеку отсюда за пальмовой рощей, и ужасная тайна этой ямы с обгоревшими костями — ямы, где под звездами жарилось человеческое мясо, и черные животные, сидя на корточках вокруг, пожирали его, удовлетворяя свой кощунственный голод. Человек на полу был рабом из Дарфара, в котором сохранялся каннибализм.

Таких людоедов в Замбуле было немало, хотя открыто об этом не говорили. Но теперь Конан знал, почему люди запираются на ночь так крепко и даже нищие избегают ночевок в открытых проходах или развалинах, не имеющих дверей. Он застонал от отвращения, живо представив звероподобные черные тени, рыскающие взад и вперед по ночным улицам в поисках человеческих жертв. Лютая ярость поднималась в нем, когда он думал об Араме Бакше, который открыл им дверь. Хозяин гостиницы не был дьяволом, он был хуже. Рабы из Дарфара пользовались дурной репутацией, всем было известно, что они занимаются воровством. Не было сомнений, что Арам Бакш прибирал к рукам часть украденного, а в ответ он продавал им человечину.

Конан задул свет, шагнул к двери и открыл ее. Он нащупал металлические узоры на ее внешней стороне, один из них был подвижным, он был связан со специальным устройством, с помощью которого открывался засов. Комната была ловушкой для людей. Несчастные жертвы отлавливались, как кролики. Но на этот раз вместо кролика они будут иметь дело с саблезубым тигром.

Конан вернулся к противоположной двери, отодвинул засов и нажал на нее, пытаясь открыть. Дверь не поддавалась, и он вспомнил о запоре со стороны коридора. Арам обеспечивал себе полную изоляцию, не желая рискованных встреч ни со своими жертвами, ни с теми, с кем он вступал в эту грязную сделку.

Приладив меч к поясу, Конан крупными шагами вышел во двор, закрыв за собой дверь. Он не собирался откладывать свои расчеты с Арамом Бакшем. Тот должен ответить за многих и многих несчастных, которых глушили дубиной во сне, волокли из этой комнаты и дальше по дороге, ведущей через пальмовую рощу к ужасной яме с огнем.

Во дворе он остановился. Барабан еще звучал, и он уловил отблески колеблющегося красного пламени, просвечивающие сквозь деревья. Каннибализм был не только извращенной потребностью в пище для черных людей Дарфара, он был необходимым элементом их колдовских культов. Черные хищники уже приготовились к свершению своих зловещих ритуалов. Однако, кто бы ни попал в их желудки сегодняшней ночью, это будет не он.

Чтобы добраться до Арама Бакша, ему надо было перелезть через одну из стен, отделяющих маленький дворик от большого. Эти стены были очень высокими, вероятно, для защиты от людоедов — жителей равнин и болот. Однако они не были преградой для Конана, выросшего в горах и привычного к подъемам на крутые склоны. Он стоял у ближайшей стены, готовясь перемахнуть ее, когда до него донесся крик, эхом прокатившийся под деревьями.

В ту же минуту Конан, пригнувшись, подбежал к калитке и выглянул на дорогу. Звуки доносились от хижин, стоявших в тени за дорогой. Это был прерываемый удушьем визг, как будто жертве, делающей отчаянные попытки закричать, сжимали горло — и скорее всего черными руками. Из тени от хижины появилась тесно сбившаяся группа людей. Они двинулись вниз по дороге — трое громадных чернокожих мужчин, несущих тоненькую вырывающуюся фигурку. Конан разглядел белеющие в свете звезд руки и ноги, судорожно извивающиеся в безуспешных попытках освободиться. Вдруг пленник вырвался из грубых лап и помчался по дороге — это была гибкая молодая женщина, нагая, как в день своего рождения. Конан видел ее совершенно отчетливо перед тем, как она скрылась в тени между хижинами. Чернокожие следовали за ней по пятам и также исчезли в тени. Невыносимый вопль агонии и ужаса достиг ушей Конана. Доведенный до белого каления разгулом вурдалачьих бесчинств, Конан ринулся через дорогу.

Ни жертва, ни преследователи не подозревали о его присутствии, пока облака мягкой пыли из-под его ног не выдали его. Ни к этому времени он уже настиг их, налетев как вихрь горного ветра. Он был полон безудержного гнева. Двое чернокожих повернулись, чтобы встретить его, и ожидали с поднятыми дубинками. Но они недооценили скорости, с которой он приближался. Один из них свалился, пронзенный еще до того, как смог опустить свою дубину. Извернувшись, как кошка, Конан избежал удара второй дубины и свистящим ответным ударом отсек черную голову, так что она взлетела в воздух. Безголовое тело, прежде чем рухнуть в пыль, сделало еще три неверных шага, жутко хватая воздух руками и орошая все вокруг хлещущей кровью.

Оставшийся в живых каннибал отпрянул, задохнувшись воплем, и с силой отшвырнул свою жертву. Она споткнулась и покатилась в пыль, а чернокожий в панике пустился наутек к городу. Конан не отставал. Черные пятки мелькали все быстрее, подгоняемые ужасом. Однако прежде, чем преследуемый достиг самой восточной хижины, он почувствовал смерть у себя за спиной и взревел, как бык на бойне.

— Будь проклят, черный пес! — С этим возгласом Конан вонзил свой меч между смуглыми лопатками с такой мстительной яростью, что широкое лезвие вышло из черной груди почти наполовину. Поперхнувшись криком, чернокожий полетел головой вперед, и Конан, расставив ноги, вытащил меч из распростертого тела своей жертвы.

Только ветерок шевелил листья в наступившей тишине. Конан тряхнул головой, как лев гривой, и зарычал, не удовлетворив своей жажды крови. Но больше ни одна тень не вынырнула из темноты, и освещенная звездами дорога перед хижинами оставалась пустой. Вдруг он услышал шум частых шагов за спиной и живо обернулся, но это была только девушка — почти обезумевшая от пережитого ужаса. Она кинулась ему на грудь в отчаянном порыве благодарности за избавление от отвратительной смерти.

— Спокойно, девочка, — проворчал он. — Теперь уже все хорошо. Как они поймали тебя?

Она прорыдала что-то неразборчивое. Он забыл все, что было связано с Арамом Бакшем, рассматривая ее, насколько это было возможно в темноте. Это была белокожая и при этом очень яркая брюнетка — очевидно, одна из замбулианских помесей — высокая, тонкая и гибкая. Свирепое выражение его глаз сменилось восхищенным. И восхищение все возрастало по мере того, как его взгляд задерживался то на ее цветущей груди, то на мягких, прекрасной формы руках, которые до сих пор дрожали от страха и напряжения. Он обнял ее за гибкую талию и сказал, успокаивая:

— Перестань дрожать, детка. Теперь ты почти в безопасности.

Его прикосновение как будто вернуло ей сознание. Она откинула густые блестящие локоны и бросила боязливый взгляд через плечо, прижимаясь к киммерийцу все теснее, как бы ища защиты в его близости.

— Они поймали меня на улице, — пробормотала она, содрогаясь. — Залегли в засаде под темной